— Я побывал в Испании, — улыбнулся Смит, вспоминая одно из лучших своих путешествий. — Там я задержался почти на два года. Это удивительная страна. Мадрид, конечно, слишком шумный, чем напоминает Лондон, но всё же не такой мрачный. Там почти всегда светит солнце и редко идут дожди. Впрочем, было нечто, с чем мне пришлось с трудом справляться первое время — привыкнув к прохладе, особенно в Шотландии, мне было невыносимо жарко под ежедневно палящем солнцем. Да и воздух на удивление сухой, хоть и довольно привычный. Совсем другое дело — на побережье. Даже в Барселоне, друг мой, дышится по-другому. Я часто бывал у моря, гулял по вечерам по остывающему песку, который днём раскаляется настолько, что сухие ступни просто изжигает от боли. Закаты там не то что здесь. Кажется, даже солнце садится не так, как у нас. Оно будто бы тонет в далёком горизонте, рассыпая свои последние лучи на шумные волны. Что уж говорить о самом море. Уверяю тебя, никогда прежде я не чувствовал такой свободы. Там ты перестаёшь быть самим собой, тебе не нужно даже держаться на поверхности — стоит расслабиться, и вода сама держит тебя. В море ты становишься его частью, морской пеной, большой рыбой на гребне волны.
Джон позволил себе немного забыться, задумавшись о чудесных днях, проведённых в Испании. Он отправился туда сразу после того, как понял, что на Родине ему не найти покоя. Объехав сначала почти всю Шотландию, задержавшись на месяц в Эдинбурге, мужчина не мог распрощаться с вездесущим чувством вины, следовавшим за ним по пятам. Джон любовался прекрасными пейзажами и вспоминал о том, что осталось позади. Его сердце, казалось, было разбито навечно, рассыпавшись черепками на две стороны: одна горстка пепла покоилась в Хезере вместе с прахом Мэлоди, а другая рассыпалась по дороге в Лондон. И не собраться ему было, не склеиться вновь воедино. Уехав на самый север — остров Скай, Смит ощутил все масштабы своего отчаяния. Он стоял на краю отвесной скалы и смотрел вниз на то, как волны разбиваются о массивные валуны, брызжут седой пеной и превращаются в ничто. А подняв голову, Джон едва ли удержался на ногах — сама природа насмехалась над ним, рисуя такой же красный закат, как и тем далёким августовским вечером на берегу озера.
Тогда он решил уехать из страны хотя бы на какое-то время. «Навсегда» было слишком значительным словом, потому Смит не решился утверждать так категорично. Для себя он назвал свой отъезд «каникулами», что в большей степени было лишь нелепой попыткой убежать от самого себя. Однако, путешествия ему пошли на пользу. Задержавшись некоторое время в Англии, Джон старательно избегал Лондона, предпочтя проехать на несколько десятков милей больше, нежели остановиться в столице. Через Ла-Манш он перебрался без каких-либо происшествий, что было большой редкостью. Франция переживала не самые простые времена: после неожиданного укрепления русской армии и их перехода в контрнаступление войско Бонапарта было решительно сбито с толку и претерпело немало поражений ныне уже на своей территории.
Джон был уже в Испании, когда наступил апрель 1814 года. Там он уже узнал о том, что Наполеон отрёкся от престола. Испанцам эта тема пришлась по нраву: каждый считал должным высказаться по поводу падения pequeño emperador*. Смит же старался придерживаться нейтралитета — падение Наполеоновской империи было очевидно для него, ибо даже великий Рим, поглотивший всё средиземноморское побережье, пал, потеряв в конце концов всё, что имел. Поражение Бонапарта было лишь вопросом времени. Ещё два года назад, когда французская армия выступила в поход, Джон предполагал, что эта затея не увенчается успехом. А теперь же… Теперь Смита не интересовали политические перипетии.
— Чем же ты занимался всё это время в Испании? — спросил его Гарольд, чиркнув спичкой, чтобы закурить.
— Всяким, — пожал плечами Смит. — Я изучал язык и литературу — нынче свободно говорю на испанском. Познакомился с Асорином**. Удивительный человек, право. Остёр на язык, начитан, образован. Из него выйдет толк, и мы ещё услышим его имя.
Мистер Саксон задумчиво почесал бороду и довольно усмехнулся.
— Ты ничуть не изменился, Джон, — отметил он, поглядывая на старого друга с некой доброй ухмылкой. — Литература, прогресс, будущее. Ты мог бы стать отличным политиком, если бы только захотел. Язык у тебя подвешен, как нужно.
— Прошли те времена, когда это могло бы увлечь меня, — с безразличием ответил Смит. — Путешествия — вот, к чему теперь тяготит моё сердце.
Никогда прежде Джон не ответил бы так. Но за последние годы всё переменилось слишком сильно, истина и ложь перемешались в единое нечто, и он уже сам не знал, как разобраться в этом.
— Я прожил в Испании до ноября 1815 года, — продолжил мужчина свой рассказ. — Затем один мой знакомый предложил мне место на корабле до Италии. Я подумал и согласился: оставаться в Барселоне, хоть и было весьма заманчивой перспективой, но всё же стало совершенно невозможно. Со мной случилась пренеприятнейшая история, друг мой.
Заметив вспышку внимания со стороны Гарольда, Джон лишь усмехнулся. Уж он-то знал, насколько мистер Саксон любил всякие оказии и пикантные ситуации. Именно потому мужчина и решил рассказать другу эту историю.
— Дело было на приёме одного знатного испанского сеньора, — Смит довольно прищурился, смакуя эффект, производимый на собеседника. — В ту пору я редко появлялся в свете — устал от всего этого ещё будучи здесь. Но тут обязывал случай. Так вот, этот сеньор, весьма влиятельный и известный в Барселоне, праздновал именины своей дочери. Как и следовало ожидать, гостей было хоть отбавляй. Молодая сеньорита отчаянно скучала весь вечер, но, к моему удивлению, нашла себе развлечение в моей компании. Я был вежлив и учтив с нею, не желая ни коим образом выразить неподобающее отношение к хозяину дома. До сих пор не понимаю, чем я снискал такое восхищение в её глазах, но уже на следующий день её отец приехал ко мне, чтобы заключить договор о нашей свадьбе. Как бы я не отнекивался, любое моё возражение не показалось ему убедительным. Он настоял на своём — я должен был жениться на его дочери. Так что, когда Сильвио предложил мне уехать в Италию, я охотно согласился.
Смех мистера Саксона звенел в комнате ещё несколько минут. История, действительно, пришлась ему по вкусу.
— Ваша популярность среди представительниц прекрасного пола не убывает с годами, — произнёс Гарольд, стирая слёзы из уголков глаз. — Есть чему радоваться, Джон. Есть ещё порох в пороховницах.
Смит закатил глаза и усмехнулся.
— Нет уж, увольте, — ответил он. — Мэлоди очень жестоко поступила, оставив меня здесь на растерзание этим молоденьким прелестницам. С того мгновения, как они узнают, что я вдовец, их вдохновение мною только возрастает. Из всех городов, в которых я побывал, трижды меня удостаивали чести стать мужем привлекательной юной особы.
— И что же? — вскинул брови Гарольд. — Ни одна из них не приглянулась тебе? Ты вполне бы мог жениться снова. Молодая жена может подарить тебе наследника, Джон. Разве ты не думал об этом?
Смит упрямо поджал губы, уставившись в пол. Ему не очень-то хотелось обсуждать эту тему даже со старым другом. Нечто сокровенное и слишком личное, даже сакральное для него. До недавнего времени Джон и не помышлял о возможности второго брака. Но когда он встретил Клару Освальд, его прежние шаблоны и устои полетели ко всем чертям. В ней он увидел всё, чего когда-либо желал. Она могла бы стать его женой, матерью его детей. Джон хотел бы этого больше, чем чего-либо на свете. Но всё это было также невозможно, как переплыть Северное море в одиночку.