которые обращались к деревне Хиннерка, и были наполнены любовью к местам его детства.
Детство, которое он так ненавидел.
И я поняла, что не только забвение было формой воспоминания, но и воспоминание
было формой забвения.
Глава 9.
Конечно, я думала о Максе. Я думала над тем, сдерживал ли он так себя, потому что я
таким образом себя сдерживаю, и если я себя сдерживаю потому, что он так себя сдерживает
или потому, что я хочу себя сдерживать по причине, над которой я должна поразмышлять.
На следующее утро, во вторник, я подбежала босиком к большому шкафу и открыла
дверь. Внутри пахло шерстью, древесиной, камфарой и ещё чем-то, возможно, туалетной
водой для волос моего дедушки. Недолго думая, я взяла белое платье в светло-серую
крапинку. Однажды оно было бальным платьем Инги — тонкое и лёгкое, и светилось как
волна горячего воздуха. С чаем в руках я уселась на ступеньку лестницы перед входной
дверью, где снова обнадёживающе благоухало лето.
Когда я захотела уйти обратно в дом, то увидела три пустых ведра из-под краски. Я
побежала вдоль дома к рощице. И действительно: все четыре стены курятника были
покрашены в белый цвет. Я испугалась, ведь он выглядел удивительно красиво, как
маленький загородный дом. "Долго ли вчера Макс здесь докрашивал?" Обежав вокруг
металлической бочки, я увидела, что слово "нацист" мерцает под белой краской, но не
обнаружила слово "Ирис". Я вошла внутрь маленького дома, но могла стоять там, лишь
втянув голову в плечи.
Когда на улице нас застигал дождь, мы с Розмари и Мирой заползали сюда внутрь. Но я
часто была здесь совершенно одна, особенно, когда была в гостях на каникулах. Розмари в
сентябре отсутствовала, может из-за школы, но я ещё туда не ходила. Поэтому первую
половину дня я использовала для себя. Я собирала камешки, которые здесь выглядели
совершенно по-другому, чем дома. В основном у нас была круглая галька, но здесь лежали
камни, которые выглядели как стекло и также разбивались. Если их бросали на жёсткую
землю, то острые куски соскакивали как настоящие лезвия. "Кремень" — так их называла
Мира. Чаще всего встречались светло-коричневые, серо-бурые или чёрные, а белые редко.
Рейнская галька, которая лежала вокруг нашего дома, не разбивалась. Долгое время я
взламывала много камней, потому что надеялась отыскать в них кристаллы. Для этого я
хорошо рассматривала камни — какие-то были шершавые и невзрачные снаружи, зато
сверкали внутри. Часто я находила их в лесу на старых железнодорожных путях около
нашего дома. Форма камней как бы говорила мне, что они в себе что-то содержат. В их
выпуклости было какое-то менее случайное свечение, чем у обычных камней. Иногда
кристаллы проникали через крайние слои, словно через оконное стекло, в которое кто-то
может заглянуть.
Мой отец подарил мне камнерезную пилу, поэтому я сидела часами в подвале и
распиливала камни. Пила издавала такой противный шум, что у меня болели уши. Я
страстно желала осмотреть сверкающие пещеры. С одной стороны, я испытывала ликование
и гордость, когда оказывалась права в своём предположении, но с другой стороны,
понимала, что делала что-то запрещённое, разбивала и разрушала чьи-то секреты. И всё-
таки, я чувствовала облегчение из-за того, что коричневый камень оказывался не только
камнем, но и хрустальной пещерой для фей и маленьких магических существ.
Позже я занимала себя собиранием слов и кристаллических миров герметичной поэзии.
Но после всех сборов я также жадно и методично находила волшебные миры среди спящих
вещей. В детстве у меня была тетрадь для записи слов, в которой я хранила особенные слова
также, как собирала раковины и особенно камни. В ней были категории: "прекрасные слова",
"безобразные слова", "фальшивые слова", "сумасбродные слова" и "секретные слова". Под
"прекрасными словами" я перечисляла: сердечник луговой, фиолетовый, искатель чувства,
вишня лютовка, джекфрут, хлебное дерево, выжимать, взбивалка, локоть, облако.
Среди "безобразных слов" стояли: зоб, туловище, обрубок, ушная сера. "Фальшивые
слова" возмущали потому, что они действовали так, будто были безобидными. Но в
действительности были подлыми или опасными, например, как "побочный эффект" или
"задевать". Либо действовали, будто были волшебными, как "спасательный круг и
"заповедник", и тогда были нормальными, но всё равно разочаровывали. Либо слова что-то
обозначали, что не было ясным ни для кого: например, когда два человека видели перед
глазами один и тот же цвет, то только переспрашивали, услышав это слово - "пурпурно—
красный".
Эти "сумасбродные слова" были чем-то вроде моего хобби. "Или были болезнью?"
Возможно, они были тем и другим. Моими любимыми животными были "бегемотамус",
"носорогус" и "дятелоид". Мне больше нравилось "шпарить над бездной" и я обожала
высказывание Ричарда III: "А вот и скидка на зимние палатки". Я знала, что такое "анти-
отделенчество". Но вот, что означает "трусоловобанщик"? Мне казалось, что слово означает
страшную барабанную дробь, во время которой человек может вылавливать чьи-то
панталоны из озера.
"Секретные слова" находить было труднее всего, ведь они входили в состав какого-
нибудь слова. Это были такие слова, которые действовали так, будто в целом они были
нормальными, но несли в себе что-то чудесное. Следовательно, противоположность
"фальшивых слов". То, что в актовом зале моей школы можно было находить какой-то
заколдованный остров южного моря, давало мне утешение. Остров назывался "шула-ула" и
сокровище было зарыто в нём.
Или уличные вывески со словом "колея" ( прим. пер. — колея на грунтовой дороге от
колёс автомобилей) в действительности истолковывались так, словно где-то недалеко можно
поесть что-то изысканно вкусное и вероятно, австрийское: горячие кнедлики с углублением,
которое заполнено ванильным соусом. Я представляла себе их великолепными, и радовалась
каждый раз, когда мы проходили мимо такой вывески. Или тот редкий и вкусный сорт рыбы
"лосось-альвен", который жарился на гриле с небольшим количеством оливкового масла,
можно было назвать только одним словом — поэзия.
Мои воспоминания заставили меня проголодаться, поэтому я вошла в дом. К
несчастью, на кухне не было ничего съедобного. После того, как я съела чёрный хлеб с
шоколадно-ореховой пастой, то решила пойти за покупками. Я побежала наверх в комнату и
с трудом достала себе из маленького сундука цветочное махровое полотенце для рук.
Закрепив всё на свой багажник, я поехала к озеру. Был совершенно обычный рабочий день.
Меня мучила совесть, так как я ещё не была в библиотеке, чтобы позаботиться о наследстве,
и даже не была убита горем. Для этого я взяла себе отгулы, даже если отпуск был только по
автоответчику, и не оставила ни адреса, ни номера телефона. После всего я должна была ещё
раз связаться с моим начальником.
Конечно, моя профессия была продолжением сбора тайн. После этого я больше не
распиливала камни, в которых предполагала найти кристаллы, а только их собирала. Ещё я
перестала читать книги, которые меня интересовали, но эти книги никто больше не читал.
Когда мы были маленькими, Розмари всегда смеялась надо мной, и я всё принимала
на свой счёт, даже если орехи, которые мы щёлкали, были пустые. Я не переставала думать о