отсылалась из сада под злой смех, и больше не могла играть с другими остаток дня, и
большей частью также на следующий день. Розмари почти никогда не плевала, Мира и я
примерно одинаково часто. Мира, вероятно, даже немного более часто, но позже у меня
появилось подозрение, что, пожалуй, обе меня оберегали. Вероятно, они боялись, что я могла
бы выдать их своей матери или тёте Харриет.
Игра начиналась безобидно и увеличивалась потом от раунда к раунду. Это было во
второй половине дня, мы ели в конце игры дождевых червей, муравьиные яйца и тухлый лук.
Однажды я была убеждена, что маленькая волосатая колючая ягода между моими зубами
должна быть пауком, так как она была уже наказанием за кусок скользкого лука-порея,
который я уронила изо рта. Когда она лопнула и сок потёк по моему языку, я выплюнула её
так, что всё разбрызгалось вокруг меня. Потом, естественно, я оказалась на улице.
В другой раз Розмари не скривила лицо, когда разжевала мокрицу из подвала. После
того, как она её свободно проглотила и освободила руки, то медленно сняла свой платок. Мы
остановили дыхание. Розмари рассматривала Миру и меня трудно определимым взглядом и
задумчиво спросила:
— Сколько вообще есть калорий у мокрицы?
Потом откинула голову и рассмеялась. Мы заверили её, что игра закончилась, и она её
выиграла, потому что мы боялись её мести.
Мы также играли в игру в день перед смертью Розмари. Дождь шёл беспрерывно два
дня, но всё же, во второй половине дня солнце пробилось сквозь облака. Как освобождённые
из плена, Розмари и я выбежали наружу. Там Мира очень медленно спускалась по дороге к
въезду дома, мы не видели её последние пару дней. Она прислонилась спиной к одной из
лип, зевала, поднимая своё лицо к солнцу и сказала с закрытыми глазами:
— Мы играем в "ешь или умри".
Собственно, Розмари определяла наши игры, но она только пожала плечами и
отодвинула руками свои длинные рыжие волосы в обе стороны.
— По мне — так я бы поехала лучше к шлюзу, почему бы нет.
Я бы тоже лучше поехала к шлюзу. Мы были внутри дома так долго, что гонка по
пастбищу мне бы понравилась. Но ещё лучше мне понравилось то, что Розмари в этот раз не
устанавливала правила, и тогда я сказала:
— Да, мы играем в то, что хочет Мира.
Розмари ещё раз передёрнула плечами, повернулась и пошла к саду, она была одета в
золотистую одежду, и при её движении та сверкала на солнце. Я бежал следом. Мира
следовала за нами на определённом расстоянии. Сад испускал пар. На листьях огурца и
тыквы лежали большие хрусталики из дождевой воды, через которые можно было
рассмотреть их прожилки и волоски увеличенными. За кустами смородины пахло землёй и
грязью.
— У вас есть платок и пластырь?
Розмари повернулась и осмотрела Миру и меня своими блёклыми глазами. Мира
оглянулась, в её взгляде было что-то вызывающее, чего я не понимала. Её ресницы были ещё
сильнее накрашены тушью, чем обычно, и карандаш для бровей был ещё шире. Тёмная тушь
толсто и тяжело прилипла на кривые волоски. Когда она двигала глазами, всё выглядело так,
будто над девичьим лицом бежали две чёрные гусеницы.
— Нет, у нас нет.
Кожа Миры была в тот день как пепел, такая же, как и голос. Казалось, что жили
только её глаза, и беззвучно извивались чёрные гусеницы.
— Я принесу, — сказала я и побежала внутрь, вверх по лестнице и нашла
лейкопластырь, там было немного, но нам хватало. Я открыла большой шкаф, схватила шарф
Хиннерка, который висел на штанге для галстуков на внутренней стороне двери, подобрала
мою светло-голубую кружевную юбку и прогромыхала снова по лестнице обратно в сад.
Девочки не сдвинулись с места, Розмари беседовала с Мирой, которая смотрела в
землю. Всё же, когда они увидели, как я приближаюсь, обе одновременно отвернулись друг
от друга и пошли дальше. Я догнала их только возле смородиновых кустов.
— Вот вещи.
— Ты хочешь начать, Ирис? — спросила Розмари.
— Нет, на этот раз начинаю я, — сказала Мира.
Я пожала плечами и подала шарф Мире, она повязала его и скрестила руки за спиной. Я
наклеила коричневую полосу лейкопластыря вокруг её запястий, и когда не смогла сразу
оторвать кусок, ко мне присоединилась Розмари, и перекусила его. Мира ничего не говорила.
Мы встали на колени в грязь за кустами.
— Неважно, — сказала Розмари, — постираем одежду до того, как Норны что-то
заметят.
Норнами естественно были Криста, Инга и Харриет. Более того, мы часто тайком
стирали одежду. Розмари и я снова поднялись и стали искать что-нибудь для еды. Я
принесла лист кислого щавеля и показала Розмари. Она кивнула и держала лист высоко над
собой: "зелень для супа". Во всяком случае, так её называла наша бабушка, и если растереть
листья между пальцами, пахло супом и "Магги", а от запаха было не избавиться много дней.
Я находила "зелень для супа" какой-то безвкусной, но кивнула и засунула щавель себе в рот.
Когда мы возвратились, Мира сидела на земле и казалось, окаменела.
Я сказала:
— Итак, хорошо, Мира, ты так этого хотела. Ешь или умри. Открой рот. Ты даёшь ей
это, Розмари?
Розмари сильно размяла лист ещё раз. Мира должно быть унюхала его прежде, чем
запах дошёл до её лица. Она открыла рот, громко застонала и сдалась. Её верхняя часть тела
дёрнулась от такого насилия рывком вперёд.
— О, Боже, Мира!
Я была так напугана, что не думала отвязывать лейкопластырь и платок.
— Хорошо. Теперь мне лучше. Розмари знает, что я не люблю любисток.
Я не знала, что "зелень для супа" была как любисток и предполагала, что сестра также
не знала. Розмари молчала. Она стояла на коленях позади Миры и обеими руками обнимала
её. Её подбородок лежал на плече Миры, глаза были закрыты. У Миры всё ещё были
завязаны глаза, от неё пахло рвотой.
— Ну, хорошо, пошли, мы едем к шлюзу.
Я была уверена, что обе приняли бы моё предложение, но Мира медленно качала
головой.
— Ещё раз, моя очередь, — сказала она. Это не считалось, у меня бывало ещё не то на
языке.
И тут Розмари поцеловала Миру в губы. Поцелуй был мне неприятен. Я никогда ещё не
видела, чтобы они целовались, и кроме того, я помнила, что Мира как раз ужасно блевала.
— Вы что, спятили? — сказала я. Мне было жутко от этого здесь в саду, причём я не
знала, то ли из-за игры, то ли от поцелуя.
Розмари провела Миру дальше на пару метров и помогла ей снова сесть, затем
отправилась на поиски, но не очень далеко. Она скоро наклонилась и когда снова поднялась,
я увидела, что сестра взяла цукини, не большую дубину, а один из маленьких. Я увидела, что
небольшой цукини был целым, маленьким и свежим. Но Розмари не отламывала кусок от
него, а бормотала:
— Ешь это или забудь это, моя сладость.
Мира улыбнулась и открыла рот. Розмари присела на корточки очень близко перед ней.
Она щелчком отделила соцветие мокрого от дождя плода и положила его конец в рот
подруги, и тогда прошептала:
— Это пенис твоего возлюбленного.
Тело Миры коротко дёрнулось назад. Потом она стала очень спокойной, отломила
крепким укусом зубов кончик цукини и плюнула вслепую ей в лицо, попав Розмари на
верхнюю губу. Потом Мира сказала:
— Ты проиграла, Розмари.
Мира дёрнула за лейкопластырь и порвала его. Она встала, стянула с головы белый
шарф, бросила ткань на компостную кучу, и пошла.
Розмари и я смотрели ей вслед.
— Скажи-ка, что всё же это было? — спросила я. Розмари развернулась ко мне с