искажённым лицом. Она кричала:
— Только оставь меня в покое, ты — глупое, глупое существо!
— С удовольствием, — ответила я, — так или иначе, я не играю с людьми, которые
могут терять.
Я сказала так только потому, что заметила, как Миру поразили слова Розмари. Я их не
поняла. Розмари подошла ко мне двумя длинными шагами и дала пощёчину.
— Я ненавижу тебя.
— Черви вообще не могут ненавидеть.
Я побежала в дом.
Розмари с нами не ужинала. Когда я была уже почти в кровати, она появилась в нашей
комнате и вела себя так, как будто бы ничего не было. Я всё ещё была зла на неё, но села на
подоконник и сестра рассказа мне, что было с Мирой. И потом наступила ночь.
Розмари и я всегда спали в старой двуспальной кровати, когда я была там летом. Это
было весело и страшно, мы рассказывали друг другу наши сны, болтали и хихикали. Розмари
говорила о вещах из школы, о Мире и о мальчиках, в которых она была влюблена. Часто
сестра говорила о своём отце — рыжем богатыре с севера. Полярный исследователь, пират
на Ледовитом океане, вероятно, уже мёртв, навсегда замороженный во льдах, и серебристо-
серое небо отражалось в неподвижных глазах, и другие истории такого типа. С Харриет она
никогда не говорила о своём отце, и тётя также не начинала разговор о нём.
В кровати Розмари и я выдумывали для нас языки, тайные языки, мрачные языки, в
течение долгого времени мы говорили задом наперёд. Сначала всё шло очень медленно, всё
же через пару дней у нас появился навык и мы всегда могли выдать пару коротких
предложений, или переворнуть имена всех людей, которых знали. Я была Сири, она была
Ирамзор и конечно была Арим. Когда-то Розмари находила, что противоположность одной
вещи должна бы быть самой вещью, только наоборот. Иногда мы называли еду и прежде
всего манеру есть, как я называла её дома с моими книгами — "нецток" ( прим.пер. — слово
наоборот — kotzen — рвать, вырвать). И действительно, слово было точной
противоположностью от "едят" — только как раз обратное. Когда Розмари, Мира и я
однажды рано утром сидели на подоконнике в комнате Розмари, и выглядывали наружу в
дождь, сестра сказала:
— Вы знаете, что я вмещаю в себя Миру? — Мира смотрела на неё из под тяжёлых век.
Она лениво открыла свой тёмно-красный рот:
— А?
— Розмари вмещает в себя слово "Мира". И ты, Ирис, была бы мне только примерно
как какие-то волосы, но скорее всего, ускользнула какая-то "и".
Мира и я молчали, и проверяли всё в голове. РОЗМАРИ. Через некоторое время я
сказала:
— О, в тебе есть многие вещи.
— Я знаю, — Розмари счастливо хихикнула.
— ОШИБКА, — сказала Мира. И после паузы:
— ОШИБКА и ПОДЛОСТЬ.
— ЛЁД, — сказала я. И после паузы:
— Я голодна.
Мы засмеялись.
Действительно целое множество слов содержалось в Розмари. Ошибка и подлость, роза
и лёд, Морзе и рифма, вагина и Марс.
Во мне не было ничего. Совсем ничего. Только я сама была мной — Ирис. Цветок и
глаз.
Достаточно. Раны, которые попадались мне на доме, я пристально рассматривала
достаточно долго. С улицы я пошла в прихожую, потом через комнату, которая раньше была
прачечной. Стеклянная выдвижная дверь запищала, когда я со всей силы нажала и сдвинула
её в сторону. Каменные плиты на земле делали комнату совершенно прохладной. Несмотря
на большие стеклянные двери в помещении было темно, так как плакучая ива стояла плотно
к террасе и пропускала весь свет только через зелёный фильтр. Я вынесла одно из плетёных
кресел на террасу. Теперь надо мной была крыша зимнего сада, когда-то отец Берты сам его
проектировал. Крестьяне насмешливо называли стеклянную конструкцию "Дат
Пальмхуаус", потому что зимний сад Деельватеров был очень высокий, не только как
маленькая пристройка с маленькими стеклянными окнами. С другой стороны, ветви
плакучей ивы защищали от любопытных взглядов с улицы.
Всё же, прежде чем я стала размышлять дальше о зимнем саде, то захотела вспомнить о
любимом мной Петере Клаазене. Моя мать рассказывала мне эту историю, немного я узнала
сама, разговоры тёти Харриет с тётей Ингой регулярно подслушивались Розмари, которая
тогда мне об этом сообщала. Хотя Петер Клаазен был тогда ещё очень молод, вероятно – 24
года, у него были седые волосы. Он работал на заправочной станции "БП" ( прим.пер. —
"Би—Пи" ("BP", до мая 2001 года — British Petroleum) — британская нефтегазовая
компания, вторая по величине нефтегазовая компания в мире) на местном выезде из
деревни. Инга снова была сейчас часто дома. Вслед за смертью Хиннерка, и годом раньше,
память Берты постоянно распадалась быстрее.
Харриет и Розмари жили в доме, но Инга не могла им обоим передать всю
ответственность за Берту. Криста жила очень далеко. Она приезжала со мной на каникулы,
но большее время в году каникул не было, и Инга пыталась разгрузить своих сестёр хотя бы
на выходные. Каждые выходные она садилась в свой белый "ФВ-кэфер" ( прим.пер. —
Volkswagen Käfer (рус. Жук) — легковой автомобиль, выпускавшийся германской компанией
"Volkswagen AG" с 1938 года по 2003 год. Является самым массовым автомобилем в
истории, производившимся без пересмотра базовой конструкции) и заправлялась на БП-
заправочной станции, прежде чем двигалась дальше в Бремен. Каждый воскресный вечер
ещё несколько часов своего визита она была погружена в собственные мысли, запутывалась
в страхе и скорби, но также испытывала облегчение от того, что может ехать снова назад в
свою жизнь.
И в чувстве вины по отношению к одной сестре, которая этого не имела, и в чувства
ненависти против другой, которая просто продолжала жить своей жизнью только потому,
что была в браке. Инге было в то время 40 лет, и она была не замужем, у неё не было детей, и
она никогда их также не хотела; но находила, что Кристе всё досталось уж очень просто.
Дитрих был симпатичным мужчиной, и хорошо зарабатывал. Она имела ребёнка, и
преподавала физическую культуры восемь часов в неделю в реальном училище соседнего
поселения. Не потому, что нуждалась в этом, а так как её попросили, и так как сама охотно
это делала. Конечно, Инга знала, что Криста помогала бы больше, если бы жила ближе к
Боотсхафену, но она этого не делала, и так было несправедливо. Всё же, воскресными
вечерами, когда все люди были опечалены, что минуют выходные, Инга сидела в своей
маленькой, заметной машине и пела.
Бензоколонки были не по Инге. Она предпочитала позволять себя обслуживать. И её
обслуживал каждое воскресенье один и тот же мужчина с седыми волосами над гладким
мальчишеским лицом. Каждое воскресенье он желал ей прекрасной недели. Инга также
благодарила его с рассеянной улыбкой своего прекрасно очерченного рта. Через три месяца,
когда молодой человек приветствовал её по имени, она в первый раз посмотрела на него по-
настоящему.
— Извините. Вы знаете моё имя?
— Да. Каждое воскресенье вы приезжаете сюда и заправляетесь у меня. Нужно знать
имена своих постоянных клиентов.
— Так, так. Постоянные клиенты. Но откуда вы знаете кто я?
Инга была сбита с толку, она не знала, настолько старым был мужчина. Он выглядел
очень молодым, но её смущали волосы. Инга не знала, должна ли оставить сейчас свой
материнско-покровительственный тон или просто держаться на расстоянии. Когда