для Розмари, рядом с собой на траву и прикусывала зубами своего маленького красного рта
тыльную часть правой руки до тех пор, пока та не стала кровоточить. Глаза Розмари
серебристо поблёскивали, когда она мне об этом рассказывала.
На следующий день после поцелуя, Мира пошла к бензоколонке и ждала до тех пор,
пока Петер Клаазен освободиться. Он давно её увидел и не хотел говорить с ней. Мужчина
мучил себя упрёками и не осмеливался говорить с Ингой от страха, что она могла бы
окончательно его прогнать. Розмари просто захватила Петера врасплох. Он ничего не хотел
от неё, он хотел Ингу.
Мира прислонилась к его машине, когда Петер хотел сесть в неё и уехать домой. Она
сказала, что он должен взять её с собой потому, что она знала нечто, что может его
заинтересовать, и это должно подействовать в истории с Ингой. Что мужчина мог сделать
другого, кроме как открыть ей пассажирскую дверь?
— Мы едем к тебе, — приказала Мира, и он кивнул.
Дома Петер провёл её в комнату. Мира села на диван и сказала ему то, что тот уже
знал: Инга видела, как он целовал Розмари и хотела бы, чтобы Петер не приходил снова в их
дом, ни для дополнительных уроков, ни для каких-то встреч. Инга дальше добавила, что едва
ли разумные люди станут соблазнять несовершеннолетних школьниц, которых обучают.
Таких людей она глубоко презирает. Для Петера всё рухнуло. Он склонил голову на стол и
заплакал. Мира ничего не сказала. Она наблюдала за ним глазами, которые выглядели так,
как будто у неё в голове всё перевернулось вверх ногами, и думала о Розмари. Потом думала,
что Розмари целовала этого мужчину. Итак, Мира сняла своё чёрное платье. Петер Клаазен
смотрел на неё, но не видел. Девушка носила чёрный бюстгальтер, её кожа была очень
белой. Она расстегнула его рубашку, но он еда это заметил. Когда Мира положила ему на
плечо свою руку, мужчина думал об Инге и о том, что эта странная чёрно-белая девочка
перед ним была последним, что его связывало с Ингой.
Мира взглянула на его рот, которого касался рот Розмари. Слишком поздно Петер
Клаазен понял, что Мира была девственницей, но возможно, на самом деле, он не хотел
замечать этого раньше. Мужчина отвёз её домой, она была бледная и не сказала ни слова.
Когда Петер Клаазен зашёл назад в свою комнату, его взгляд упал на письмо с
предложением работы недалеко от Вупперталя. Когда оно пришло, Петер даже не принял его
во внимание. Всё же, теперь ничего больше не было так, как раньше. Той же ночью он
письменно ответил на него и согласился. Неделей позже мужчина двинулся в Вупперталь. С
Ингой Петер никогда больше не разговаривал.
Мира забеременела. С первого раза. При этом она ненавидела Петера Клаазена. И, так
или иначе, он уже давно исчез. Она рассказала это Розмари, когда они сидели в кухне и пили
яблочный сок. Это было как всегда — яблочный сок, красная клеёнка на столе, и в то же
время ничего больше не было как раньше.
Розмари сказала:
— Ты сделала всё из-за меня, правильно?
Мира только смотрела на неё, Розмари сказала Мире:
— Это нужно удалить.
Мира молчала и качала головой.
— Пусть это исчезнет, Мира, — говорила Розмари. — Ты должна. — Та качала
головой, она смотрела на подругу, и можно было видеть белый цвет между нижним веком и
карей радужной оболочкой глаза.
— Мира. Ты должна. Ты должна!
Розмари наклонилась над кухонным столом и крепко поцеловала Миру в губы.
Поцелуй продолжался долго, обе задыхались, когда Розмари снова села на своё место. Мира
всё ещё ничего не говорила, теперь её лицо было очень белое, и она перестала качать
головой. Девушка пристально смотрела на Розмари, которая оглянулась, открыла рот, чтобы
что-то сказать, но потом запрокинула голову и засмеялась.
Розмари также смеялась, когда тем вечером мне всё рассказывала. Был август, близился
конец моих летних каникул. Хотя было уже почти десять часов вечера, ещё было не очень
темно, когда она пришла наверх. Мы сидели на широком подоконнике нашей комнаты,
которая была когда-то девичьей комнатой её матери. Кабинет Харриет находился рядом. Для
спальни она использовала вторую столовую, рядом с входной дверью. Так тётя могла лучше
слышать, бегала ли Берта внизу.
Я спросила Розмари:
— Когда вы говорили об этом? Только что?
— Нет, уже несколько дней назад.
— А только что? Ты была у Миры?
Розмари коротко кивнула и отвернулась.
Я замерзла, и мне в голову также ничего не приходило, что ещё я должна была бы
сказать. Мой мозг был абсолютно пуст. Вероятно, я также надеялась, что Розмари лжёт,
чтобы отомстить за сегодняшний спор в саду, когда мы втроём играли в "ешь или умри".
Наконец, я также ещё ходила с её пощечиной. Всё же, в принципе, я знала, что она говорила
правду. Самое лучшее, что я могла бы сделать — это побежать тогда к моей матери и
рассказать ей всё, но не пошла. Теперь уже нет. Вскоре после этого мы ещё раз спустились
вниз, чтобы пожелать всем спокойной ночи.
Инга тоже была здесь, три сестры и их мать сидели в гостиной. Инга и Розмари больше
не говорили друг с другом о деле Петера Клаазена. Однако в ту ночь Инга поднялась и
встала перед своей племянницей. Они обе были одинакового роста. Инга подняла обе руки и
погладила плавным движением своих рук от пробора в волосах Розмари вдоль всё их длины,
раздвигая в стороны. Через всё пространство комнаты мы слышали треск электрических
разрядов. Розмари не двигалась, Инга улыбалась.
— Так. И теперь хорошо спи, дитя.
Мы молча поднялись в комнату. Этой ночью мы не рассказывали друг другу историй
об отце Розмари. Я повернулась к сестре спиной и пыталась заснуть, однако я намеревалась
рассказать всё моей матери на следующий день. Сон приходил ко мне медленно, но наконец,
я заснула.
Мне снилось, что будто бы Розмари стояла позади меня и шептала мне на ухо, и в
конце концов, я проснулась. Розмари стояла на коленях за моей спиной на кровати и шептала
мне на ухо:
— Ирис, ты не спишь? Ирис. Просыпайся. Ты не спишь, Ирис? Ирис. Вставай уже.
Просыпайся, наконец. Живо. Ирис. Пожалуйста.
Я не думала о том, чтобы опять не спать. У Розмари больше не было нас всех. Сначала
она ударила меня в саду, потом делала все эти вещи с Петером Клаазеном и с Мирой. И
Мира делала их с Петером Клаазеном. И я не хотела всё это знать. Она должна была оставить
меня в покое.
Шептание Розмари становилось ещё напористее, почти умоляющим. Она должна была
меня спокойно попросить. Я получала удовольствие от того, что сестра сильно просила, хотя
я ничего такого не делала, разве что спала. И мне почти даже как будто не пришлось делать
вид. Она должна пойти к Мире. Или к седому математическому гению с цветочной вазой. Во
всяком случае, я не находилась в её распоряжении.
Хотя я и лежала к ней спиной, но могла чувствовать напряжение Розмари. Мое тело
ощущало, как будто оно имело шипы, которые росли под кожей. Я больше не могла
оставаться так долго в неподвижном положении. Я чувствовала, как Розмари недолго меня
трясла, её руки схватили меня за плечо. Определённо, я тут же должна была закричать,
колебания Розмари были почти невыносимыми. Она склонилась надо мной, и я чувствовала
её дыхание на моих закрытых веках. Я собрала всю свою силу, чтобы не открыть глаза и не
подмигнуть ей.
Я чувствовала, как во мне поднималось хихиканье. Когда оно достигло моей шеи, я как
раз хотела открыть рот и выпустить его, но заметила движение на матраце, Розмари