Через несколько минут после появления Джефа Шарлен сослалась на усталость и прервала занятия. Преподаватель, приветливый, как все его коллеги, улыбнулся и отпустил девушку взмахом руки. Она взяла со скамейки полотенце и белый свитер, потом быстрыми шагами направилась к Джефу.
Он придержал для нее железную калитку. Когда Шарлен приблизилась к нему, он увидел на ее лице счастливую улыбку.
— Мне казалось, вы сказали, что придете днем.
Она явно пыталась скрыть радость, вызванную его неожиданным появлением.
— Я освободился раньше, чем предполагал, — соврал он.
— Сыграем? Я уже разогрелась, не хочу остывать.
— Конечно!
— Парную, — настойчиво сказала она.
В первый момент он испытал разочарование, но все же отправился искать двух других игроков. Вернувшись, он застал Шарлен склонившейся над фонтанчиком для питья. Он заметил, что ее длинное тело даже в такой неудобной позе выглядело красиво, изящно. Когда она выпрямилась, Джеф увидел на ее губах и щеке капли воды. Она собралась стереть их полотенцем, но Джеф перехватил ее руку и посмотрел на девушку. Он понял, что, возможно, влюбился. Что пребывает в ранней стадии влюбленности, когда все происходящее возвышает объект, а любое, самое незначительное и заурядное событие становится чудом, дарящим красоту и восторг.
Она тоже почувствовала это и дала ему понять свое состояние, мягко освободив руку и неохотно стерев с лица капли воды. С этого момента ее фиолетовые глаза излучали невинную радость. Она была прелестной, оживленной, наслаждаясь, как и вчера, его обществом. Но по какой-то неизвестной Джефу причине теперь она казалась чем-то озабоченной.
Джеф нашел двух других партнеров — продюсера и писателя, сбежавших из Лос-Анджелеса от телефонных звонков и студийной текучки, чтобы «обломать» сценарий. Это выражение всегда раздражало Джефа. Оно как бы намекало, что сценарий — это капризный ребенок или враг, которого необходимо подчинить с помощью плетки. Неудивительно, что большинство прочитанных Джефом сценариев воспринималось им с превеликим трудом.
Теперь Джеф и Шарлен были партнерами. Четверо игроков быстро разогрелись, играя двумя мячами. Шарлен обменивалась ударами с писателем, Джеф — с продюсером. Быстро выяснилось, что писатель играл лучше своего партнера; лишний вес мешал продюсеру быстро двигаться, хотя отдельные удары выдавали хорошую школу.
Эта пара не оказала серьезного сопротивления Джефу и Шарлен. Девушка играла хорошо; она выигрывала мячи, удивляя своих противников.
Продюсер продержался только два сета; он предложил закончить игру, и они покинули корт.
Когда Джеф помогал Шарлен надеть свитер, она шепнула ему:
— Пригласите их на ленч.
Он заколебался, не будучи уверенным в том, что правильно ее понял. Поэтому она повторила:
— Пригласите их на ленч!
Недоумевающий Джеф сделал то, что, казалось, представляло для нее важность. Ленч был стандартным: за «Кровавой Мэри» последовали крабы с горчицей. Разговор вращался в основном вокруг Джефа. Писатель, восхищенный его выступлением перед комиссией конгресса, приписывал Джефу левые взгляды, которые актер на самом деле не разделял, хотя он предпочел не объяснять это сейчас. Продюсер говорил о громадной услуге, которую Джеф оказал киноиндустрии.
Их комплименты стали такими щедрыми, что Джеф испытал облегчение, когда продюсер наконец сказал:
— Идем, раб! Нас ждет работа!
Они оба встали, и Шарлен спросила:
— Сыграем завтра?
Предложение удивило их, но продюсер принял его от имени обоих.
Когда мужчины отошли от стола, Джеф спросил:
— Что это была за идея?
— Иначе я не смогла бы съесть ленч с тобой, — объяснила она.
— Почему?
— Потому что мне тоже позвонили.
— Кто? — спросил Джеф, проклиная Доктора.
— Папа. Которому позвонил…
— Не говори мне! — перебил ее Джеф. — Ирвин Коун.
Она кивнула.
— Ты не несешь ответственности за то, что происходит со мной или Джоан.
Его голос прозвучал громче обычного.
— Ты ошибся, — прошептала она тихо, чтобы заставить его понизить тон. — Он ничего не сказал папе о твоей карьере, паблисити или Джоан. Он лишь произнес волшебное слово.
— Какое?
— Goy! Он просто позвонил моему папе и оказал ему услугу. Сообщил, что его единственная дочь связалась с кинозвездой нееврейского происхождения. И что отношения становятся серьезными, поскольку нас постоянно видят вдвоем.
— Постоянно? Один день?
— Один день может быть большим сроком, — задумчиво произнесла Шарлен. — Один взгляд может быть большим сроком. Когда я подняла голову над фонтанчиком и увидела твой взгляд, этот момент показался мне долгим. Потому что тогда я поняла. Это не произойдет. Это уже произошло. И отныне моя жизнь будет другой. Все закончится болью. Но остановиться уже нельзя. Поздно.
Она смотрела на него, одновременно умоляя отпустить и взять ее.
— Вот почему мы играли с партнерами, и ты попросила пригласить их на ленч?
Она кивнула.
— Ты боялась, что тебя увидят наедине со мной.
— Сплетни. Я хотела оградить тебя от них.
— Спасибо, — сказал он. — Я достаточно взрослый, чтобы позаботиться о себе.
Он пожалел о своих поспешных словах.
— Почему все должно закончиться болью?
— Это неизбежно.
— Разница в возрасте? — растерянно предположил он.
Она покачала головой.
— Тогда что?
— Я тебе уже сказала.
— Это будет иметь большое значение?
— Для папы — да. Он всю жизнь работал, чтобы стать важным, могущественным человеком. Чтобы ощущать себя таким, он должен помогать евреям. Всем евреям. Особенно после Гитлера. Он больше времени работает на Израиль, чем на себя. Быть настоящим евреем для него сейчас не менее важно, чем некогда — быть богатым. Я не могу поступить с ним так.
— А ты? Разве ты не имеешь права получить от жизни все?
— Не за его счет.
— Значит, когда Доктор позвонил ему, а он — тебе, речь шла об этом.
— Я здесь, — без кокетства сказала она.
Сейчас Шарлен смотрела на него так, как тогда, у фонтанчика.
— Мой автомобиль стоит на дороге. Я оплачу счет и пойду к нему. Ты через некоторое время отправишься в свое бунгало. Я поставлю машину где-нибудь сзади.
— Нет, пожалуйста.
— Я не буду парковать ее возле твоего коттеджа, — тихо произнес он.
Она улыбнулась своими фиолетовыми глазами. Он подписал счет и неторопливо направился к главному входу.
Шарлен с закрытыми глазами докурила сигарету. Вытащила из пачки следующую, зажгла ее, сделала несколько затяжек. Затем, словно внезапно вспомнив о каких-то неотложных делах, посмотрела на часы и направилась к своему коттеджу.
Когда она оказалась возле него, Джеф уже лежал в шезлонге, глядя на Сан-Джасинто. Со стороны клуба актера не было видно.
Он не встал, чтобы встретить ее, а лишь протянул руку. Она взяла ее, и он усадил Шарлен на соседнее кресло рядом с собой. Они посидели неподвижно. Сейчас им было достаточно того, что они вместе, хотя Джеф уже ощутил охватившее его возбуждение. Однако желание посидеть рядом с Шарлен было более сильным, чем сексуальное влечение.
Внезапно он произнес:
— Я все еще не верю в это.
— Ты говоришь о моем отце?
— Нет, о тебе. При твоих возможностях… внешности… Такого со мной не случалось со студенческих лет. Такой внезапной любви.
Она вдруг отвернулась, и он понял, что сейчас в их беседе впервые прозвучало слово «любовь».
— Да, именно это, — сказал Джеф. — Если только ты не знаешь другого слова.
— Если это так, этого слова достаточно. Если нет, от теперешних слов позже будет только хуже.
Он не ответил. Она вытащила сигареты, закурила. Он забрал у нее сигарету.
— Ты куришь слишком много.
Она засмеялась.
— Нет, теперь я знаю, что это любовь. Когда начинают беспокоиться о том, что я много курю…