— Шарлен! Где ты?
— Слава богу, что ты еще здесь! Я думала, ты уже ушел обедать или еще куда-нибудь.
— Где ты? — снова спросил он.
— В «Ла Гардии», — ответила она; эти слова заключали в себе целый мир.
— Я приеду за тобой! — сказал он.
— Это глупо, — она засмеялась, испытав облегчение от того, что нашла его. — Пока ты будешь добираться сюда, я успею приехать в Нью-Йорк.
— Хорошо, — сказал он. — Возьми такси. Я буду ждать внизу.
— Нет, не надо, — возразила она серьезным тоном. — Не будем устраивать зрелище в том месте, где нас может увидеть дюжина знакомых отца.
— Хорошо. Я буду ждать в номере. «Люкс» двенадцать — ноль четыре. Не задерживайся!
Шарлен добралась до «Плазы» меньше чем за полчаса. Она взяла себе номер на одном этаже с Джефом. Освежившись, она подняла трубку, попросила соединить ее с номером 1204 и тихо произнесла:
— Я здесь. Двенадцать-десять.
Положив трубку, она задрожала.
Если бы он не постучал в дверь через несколько секунд, Шарлен заплакала бы. Они обнялись, прежде чем дверь закрылась.
Он не выпускал ее из своих объятий. Ощущения были не хуже тех, которые он помнил.
— Ты не разочарован? — спросила она.
— Господи, нет!
— Я думала, ты будешь разочарован. В конце концов, это просто я. Никакого романтического уединения. Просто мы двое.
— Что тут плохого?
— Я вот что имела в виду — иногда знакомишься с кем-то на вечеринке или летом в отеле и теряешь голову. Не можешь дождаться звонка. Но когда наконец снова видишь человека, то спрашиваешь себя — и что я нашла в нем?
— Действительно, и что же? — спросил он.
Она поцеловала Джефа. Затрепетала от волнения.
— Ну и полет! В Чикаго был ураган. Мы взлетели с опозданием более чем на два часа. Я думала — он решил, что я не прилечу. Он не будет ждать. Рассердится. А я не виновата. Все дело в «Юнайтед Эйрлайнз». И в погоде. Но он обвинит меня. Я хотела сойти с самолета и позвонить. Но, конечно, не могла это сделать. Поэтому сидела и нервничала в жаре. Пока самолет стоит на земле, кондиционеры не включают. Я мысленно говорила — поднимите эту чертову машину в воздух! Давайте взлетим! Плевать, если мы разобьемся! Потом я сказала себе — я хочу увидеть его, прежде чем мы разобьемся. Один раз. Еще один раз.
Она прижималась к нему своим длинным сильным телом, дрожащим от желания. Он заглянул в ее фиолетовые глаза, которые стали влажными. Сейчас она больше, чем прежде, походила на маленькую девочку. Она, похоже, стыдилась своих слез. Затем Шарлен освободилась из его объятий и сказала:
— Я должна разложить вещи.
Пока она занималась этим, он, сидя на краю кровати, любовался грациозностью ее движений.
Добравшись до дна чемодана, она взяла что-то и бросила предмет Джефу. Он поймал одной рукой флакон туалетной воды «Данхилл».
— Не помню, скольких мужчин я спросила, сколько посетила магазинов, сколько запахов перепробовала, прежде чем узнала твой сорт.
Она улыбнулась.
— Я купила эту воду. Сказала себе: если он сменил сорт, я не желаю знать об этом. Воспользуйся этой водой!
— Я уже сделал это, — с улыбкой возразил он.
— Из моего флакона.
Он налил немного туалетной воды себе на руки и похлопал себя по щекам. Она поцеловала Джефа, прижалась лицом к его щеке.
— Так лучше, гораздо лучше, — сказала она.
Он тихо прошептал:
— В труппе есть одна девушка. Она — моя партнерша по пьесе.
— Она — красивая блондинка, и я ее ненавижу, — с улыбкой произнесла Шарлен.
— Откуда ты знаешь?
— С одиннадцати лет я постоянно проигрываю какой-нибудь блондинке, — пошутила она, чувствуя себя в его объятиях надежно и спокойно.
Но он добавил абсолютно серьезным тоном:
— Она замужем за евреем.
— Как и моя мать, — сказала Шарлен, пытаясь уйти от этой темы.
— Ты поняла, что я имел в виду. Она не еврейка. А он — да. Она говорит, что у них все обстоит отлично.
Она выскользнула из его объятий:
— Давай пообедаем, или выпьем, пока мы не заговорили снова об этом. Пожалуйста, Джеф?
— О’кей, — шепнул он.
Она переоделась. Он смотрел на Шарлен — на ее длинные красивые ноги, хорошие бедра, обнимавшие его много раз, полные высокие груди. Но он не стал приближаться к ней. Он страстно желал ее, но если они подождут, им будет еще лучше.
Они прошли по Пятой авеню до маленького дорогого ресторана, который Шарлен помнила. Она ела там однажды с матерью.
В пути он спросил:
— Что ты сказала им?
— Ничего, — ответила она.
— Тогда как тебе удалось уехать?
— Я думала, ты говоришь о нас, — сказала она и объяснила: — Я воспользовалась самым удобным предлогом. Сказала, что мне надо кое-что купить в Нью-Йорке.
— Что именно? — спросил он, заметив, что она не хочет произносить слово «приданое».
Поколебавшись, она заставила себя выговорить:
— Приданое.
Шарлен повернулась к нему лицом.
— Я не хотела об этом думать. Раньше времени. Возможно, до возвращения домой. Не заставляй меня говорить об этом сейчас.
— Мы должны. В этом весь смысл. Не в том, чтобы просто позаниматься любовью. Переспать друг с другом. Мы должны быть вместе. Пожениться.
— Джеф, пожалуйста, не надо.
Она заметила глядевших на них людей. Он еле заметно кивнул, давая понять Шарлен, что не будет ставить ее в неловкое положение.
— Пока я не буду готова к этому разговору. Пожалуйста? — попросила она.
— О’кей, о’кей, — сказал он.
Он старался не говорить об этом во время обеда. Она расспрашивала Джефа о постановке, но он, не будучи уверенным в результате, уклонялся от обсуждения. Он сказал, что работа идет нормально, что режиссер весьма талантлив. Когда она выразила желание прийти на репетицию, он возразил. Присутствие посторонних сковывает труппу. К тому же в их обстоятельствах ни к чему раскрывать ее личность.
Они медленно вернулись к «Плазе», словно им не хотелось выдавать свою страсть друг к другу. Забрали оба ключа со стойки. Шарлен первой поднялась в свой номер. Он последовал за ней, постояв немного в вестибюле у газетного киоска. Войдя в ее комнату, он увидел Шарлен в кружевном пеньюаре.
Теперь для разговоров не было времени и терпения. Раздевшись, они оказались в объятиях друг друга. Их руки не могли остановиться. Когда Джеф проник в Шарлен, почувствовал силу и жар ее желания, он понял, что у нее не было никого с тех дней в Палм-Спрингс. Ни один мужчина не прикасался к ней все это время. Он обрадовался тому, что она много недель хотела только его.
Но в течение всей первой близости его беспокоила одна мысль. Если Шарлен так хотела его, однако воздерживалась от звонка, за исключением одного раза, когда она немного выпила, значит, она приняла решение не только под влиянием страсти. Ему казалось, что чем сильнее она любит его, чем полнее отдается в момент оргазма, тем меньше у него шансов на победу. Какова бы ни была природа отцовской власти над Шарлен, эта власть была сильнее желаний девушки.
Миновала полночь. В комнате было темно. С улицы время от времени доносились автомобильные гудки. Джеф и Шарлен лежали рядом на спинах и глядели в потолок. Он нашел руку девушки, сжал ее.
— Та ночь, — начал он.
Она поняла его, однако спросила:
— Какая ночь?
— Когда ты позвонила.
— Я сказала тебе — я была пьяна.
— Ты не пьешь столько, чтобы быть пьяной.
— Тогда я это сделала.
— Это я и имею в виду. Если тебе захотелось напиться, значит, твоя помолвка — это ошибка. Ты знала, что совершаешь ошибку. Если это было ошибкой тогда, значит, это и сейчас ошибка!
Вместо ответа она прильнула к нему своим длинным теплым телом. Когда она нашла его губы, он ответил на ее поцелуй и снова упустил шанс переубедить Шарлен. Она заставила его замолчать своей нежностью.
Когда он проснулся, было уже утро. Он осторожно встал с кровати, стараясь не разбудить Шарлен. Она спала как ребенок, зажав смятую простыню между ног и закрыв лицо ее концом.
Джеф вернулся в свой номер, принял душ, заказал кофе, оделся и написал записку: «Дорогая, желаю хорошего дня. Вернусь около шести часов. Люблю. Подумай — ради Бога, подумай — о нас!»