— Ну вот, — представил их Валерьян. — Справа Цыган, слева Зорька. Кто тебе больше нравится?
— Зорька, наверное, — сказала Марина, приоткрывая дверь денника и протягивая на ладони сухарик. Замирая от счастья, она погладила длинную замшевую морду, поцеловала украдкой бархатистую верхнюю губу.
— Седлать умеешь? — спросил Валерьян, доставая из угла седла и уздечки.
Марина смутилась.
— Не, не умею… Мы в деревне так, без седла…
— Ладно, сейчас сделаем.
Но неожиданно дверь конюшни распахнулась, и на пороге появился Денис.
— Так. Стало быть, правильно я вас вычислил. Валька, иди сюда, уши обрывать буду.
— А что? — В глазах у Валерьяна отразилось искреннее изумление.
— А то. Тебе как, ребенок еще нужен или нет?
— А при чем тут?
— При том, что если Марина будет ездить, да еще пару раз навернется, то я лично как врач ни за что не отвечаю.
— Подожди, а Алена?..
— Сколько власти у меня или у любого другого над Аленой, всем, я думаю, известно. И что эта бешеная себе позволяет, это в конечном счете ее дело. Вообще единственный способ объяснить что-нибудь Алене — ее придушить. Но относительно вас обоих дело, кажется мне, не столь безнадежное.
Денис выжидательно замолчал.
— Как? — Валерьян обернулся к Марине. Она растерянно пожала плечами.
Наверное, Денис прав. Поездить, конечно, хотелось, но не настолько.
Лошади рядом, само это приятно. И все-таки…
— Послушай, — видя, что Марина молчит и совсем расстроилась, Валерьян тронул ее за плечо. — Давай я тебя пока на лыжах вытащу? Тут такие места!
— Давай, — обреченно согласилась Марина. На лыжах она ходила отвратительно.
14
До завтрака они ходили на лыжах, после завтрака возились в детской с детьми, и все было хорошо. К обеду Марине казалось, что она жила здесь всегда, да и остальным тоже так казалось. За обедом в столовой неожиданно появился незнакомец. Все уже сидели за столом, и дежурная в этот день Алена разливала по тарелкам суп. Вдруг дверь распахнулась, и на пороге появился молодой человек, невысокий, коренастый, с коротко стриженными черными кудрями, темно-карими глазами навыкате и большим крючковатым носом. На нем были синие джинсы и клетчатая, черная с красным, фланелевая рубашка. На полных губах у него играла открытая улыбка.
— Илюша! — в один голос завопили Сонька и близнецы, и даже Ванечка что-то такое радостно загукал. Остальные реагировали не так бурно, но тоже обрадовались. А Ольга хотя ничего не сказала, но вся просияла, откинула назад вечно спутанные волосы, и они с головой укутали бедную крысу.
Он подошел к Ольге, осторожно выпутал крысу из волос, погладил ее по голове большим пальцем, почесал кончиком ногтя за ухом, чмокнул Ольгу в нос и, обращаясь ко всем, сказал:
— Ну вот, здравствуйте всем.
— Привет-привет, — откликнулся Денис. — А ты что, один приехал?
— Пока один. А там и Маша с Лёвой, Бог даст, выберутся.
— У вас все в порядке? Как она себя чувствует? — на одном дыхании выпалила Алена.
— Да слава Богу, а вы тут все как?
— Как видишь, — тоже улыбаясь, гордо проговорил Валерьян.
— Да, ты же Марину должен был привезти! И где она?
— Вот.
Пообвыкнув за два дня, Марина даже не покраснела.
Покончив с приветствиями, Илья уселся на диван. Выражение на его лице было расслабленным и безмятежным, совсем как у Валерьяна в первые минуты, добрался человек наконец до дому.
— Илюша, ты рыбу будешь? — робко и как-то не очень похоже на себя спросила Алена.
— Рыбу? Давай.
Он с жадностью набросился на рыбу, чавкая и урча и чуть ли не вылизывая тарелку.
— Эх, други, какой же я был голодный! Вам и не снилось, каким голодным может быть человек, сдавший с утра целых два зачета и так и не зашедший с тех пор домой.
— Ты хоть позвонил? Маша знает, что ты сдал?
— А как же! Будь спок! Чтобы я да не позвонил? Кто подаст мне гитару? Сейчас я вам что-нибудь сбацаю под настроение!
— Сбегай, Джейн, — распорядилась Ольга.
— Мама, я еще не доела, — неожиданно воспротивилась Джейн, которая вообще-то всегда молчала.
— Сбегай-сбегай, потом доешь.
— Да я не знаю, где она.
— Как где? На своем крючке, где обычно.
— Да нету ее там! Нету-нету, я сегодня смотрела.
— Оля, сходи сама, — тихонько сказала Алена.
Ольга сердито передернула плечом, сняла с Ильи крысу, резко поставила ее на стол и молча вышла.
— Что же это ты, Джейн? — спросил Илья. — Маму нужно слушаться.
— Оставь ее в покое, — оборвала его Алена. За столом повисло молчание.
Однако длилось оно недолго, потому что возвратилась Ольга с гитарой, и столовая огласилась перезвоном настраиваемых струн.
— И-эх! — выдохнул Илья, пробегаясь по струнам замысловатым перебором. — Чего бы вам такого сбацать? Что-то настроеньице у меня не очень.
И он запел «Магадан» Городницкого:
Может, это была и не самая веселая песня, но тоскливо от нее не становилось. Марине представилось, что вот она на этой даче отрезана от всего остального, цивилизованного и известного ей мира. А где-то школа, и кто-то сейчас учит английский, готовится к завтрашнему уроку, а она завтра в школу не пойдет, да и пойдет ли когда? Далеко в Москве люди едут на троллейбусе и в метро, толкаются и толпятся, терпеливо ждут свой номер на остановке, потом проносятся по шумным, режущим глаза освещенным яркими вспышками улицам или по темному подземному туннелю. Господи, как она здесь от всего этого уже отвыкла, и за каких-то полтора дня! А то ли еще будет? Глядишь, станет постепенно совсем другим человеком. Может, она тогда вообще не сумеет там жить? Вот было бы забавно! Где же она тогда будет жить? Впрочем, понятно где, здесь и будет, никуда отсюда не уедет. И чего она так всех тут поначалу боялась? Марина совсем не удивилась, когда, допев про Магадан, следующую песню Илья запел на иврите.
Песню, которую пел Илья, Марина знала давно, потому что ее часто пел покойный дедушка Муля, мамин папа. Дедушка говорил Марине, что песню эту придумал лет двести назад какой-то раввин с Украины. Песня была о том, что весь огромный мир — это единственный узенький мост и что, когда ты идешь по нему, главное, ничего не бояться.
Надо же, сколько лет прошло, лет десять, не меньше, а Марина все еще помнит, как ей дедушка пел, как потом про песню рассказывал, как глухо звучал дедушкин голос в полутемной, заставленной старинной мебелью комнате, как колыхалась в такт словам дедушкина длинная, никогда не подстригаемая курчавая серебристая борода. «Так ты поняла, Мариночка, главное, ничего не бояться».
Марина слушала знакомую с детства песню и незаметно для самой себя беззвучно шевелила губами, а Илья с удивлением разглядывал Марину темными, внимательными глазами. Допев, он отложил в сторону гитару, набрал в грудь побольше воздуха и спросил:
— Марина, можно, я тебе задам один вопрос?
— Задавай, конечно.
— Марин, ты только, пожалуйста, не обижайся. Скажи, ты еврейка?
— Да как сказать… — Марина слегка смутилась. — Мама у меня еврейка. А что?
— Да ничего, собственно, просто я вот, понимаешь, тоже…
— Илюха, — Денис дернул Илью за рукав, — что я вижу?! Я смотрю, ты на чужих девушек заглядываться стал. А что скажет Маша?
— Да, — весело подхватила Ольга, — интересно послушать!
— Что Маша? Маша ничего не скажет. — Илья рассмеялся. — Она ведь у меня воспитанная, послушная, не то что вы тут все.
— Смотри-ка, — возмутилась Ольга, — мы, значит, ему уже не нравимся!