Несмотря на происшедшее с ней, Марина нетерпеливо схватила письмо, тут же распечатала и почувствовала глубокое разочарование. Аня писала, что Америка — как Америка: статуя Свободы на месте, в школе проходят здесь то, что в Москве они давным-давно прошли, что с языком, как и предполагалось, никаких у нее проблем нет и что время они проводят довольно весело, хотя на первый взгляд и диковато. Вчера, например, было party, половина народу по такому случаю выкрасила себе волосы в зеленый цвет, а другая половина — в фиолетовый, а потом один парень на спор пять золотых рыбок из аквариума живьем заглотнул и ко всем приставал с рассказами, что он, мол, слышит, как они плещутся у него в желудке. Письмо пестрело незнакомыми Марине, но в принципе вполне понятными английскими оборотами и в целом выглядело как-то скучно и ненатурально. Совсем не в обычном Анином стиле. Похоже, Аня чего-то недоговаривает, скрывает что-то очень важное для нее, потому она и пишет, чтобы случайно не проговориться, про всякую ерунду.
Марина отложила письмо в сторону, зевнула и принялась за уроки. Предстояло еще переворошить гору книг. Фунтик устроился у нее на ноге, и она легонько поглаживала его по голове большим пальцем.
9
Неожиданно наступила зима — злая, холодная и абсолютно бесснежная. Марина прятала руки глубоко в рукава — перчатки у нее почему-то все время терялись, — ежилась и горбилась, а передвигалась перебежками, то короткими, то длинными, в зависимости от количества набранного в легкие воздуха. И все-таки она ужасно мерзла. Марине было холодно, холодно и еще раз холодно. К тому же и Валерьян в последнее время почти перестал звонить. Марине его так не хватало! Она пробовала звонить сама, но никто не подходил. Наверное, Валерьян куда-то уехал, а бабушка не слышала звонка.
По утрам Марина уходила в школу, днем возвращалась, учила уроки, уроков бывало много, и ей еще приходилось зубрить билеты к экзаменам. Принялась помогать маме по дому, мыла полы, со сдержанной яростью колотя по ним шваброй, вытирала пыль, нещадно роняя безделушки, которые не всегда разбивались. Впрочем, что ж тут странного? На полу у них лежал толстый ковер.
А в свободные часы Марина бесцельно бродила по дому, выискивала пятый угол и без конца спрашивала себя, что, собственно, такого произошло. Ведь, став женщиной, Марина ни в чем особенно не переменилась, ни внутренне, ни тем более внешне. Изменился разве что размер лифчика, да и то это произошло совсем недавно, недели полторы-две назад.
И примерно тогда же ее любимые узкие джинсы неожиданно оказались ей узки. «Толстею что-то», — подумала Марина, мысленно поперебирала диеты, ни на одной не остановилась и махнула рукой.
Прошел еще месяц, прежде чем в голову ей пришла наконец мысль о наиболее естественной причине этих перемен. Почему-то такая возможность ни разу не приходила ей в голову. С кем угодно, казалось, могло такое случиться, только не с ней. А почему? Цикл у нее всегда был с выкрутасами, не установился еще, и потому пропуск целого месяца не показался чем-то из ряда вон выходящим. Однако теперь, сложив два и два и получив тревожный результат, Марина уныло покачала головой и отправилась в женскую консультацию.
Врач с ее участка повышал квалификацию где-то на курсах, акушерка, ведущая вместо него прием, немедленно и с готовностью подтвердила Маринины опасения и от себя добавила, что времени на принятие решений у Марины почти нет. «Что же так поздно спохватилась, милочка?» Еще акушерка сказала, что в таких случаях положено извещать родителей, потому что Марина несовершеннолетняя, но, поскольку врача нет, сама она этого делать не будет, врач вернется и позвонит.
Чувство тоски и какого-то отупения, не покидавшее Марину весь последний месяц, не покинуло ее и теперь, после сделанного открытия. Но надо было что-то решать!
В таком настроении ехала Марина в гости к неожиданно — будто что почуял, гад! — позвонившему ей Валерьяну. Почти весь этот месяц он ей не звонил.
10
Подойдя к Валерьяновой двери, Марина храбро надавила кнопку звонка. Она имела на это право! Так ей казалось.
Дверь открыли не сразу. Марина успела надавить на кнопку по крайней мере трижды, пока наконец щелкнул замок и на пороге появился заспанный Валерьян. Взгляд, которым он уставился на Марину, был полон недоумения. Он словно бы гадал про себя: «И что это она заявилась?»