— Да представляешь — стоит. Высотки только вчера все обвалились, шуму было! А остальные дома ничего.
— Твой в том числе?
— Мой дом тут, — тихо сказал Валерьян, и Марина заметила, что, стоило им войти, как с лица его напрочь исчезло обычное угрюмое выражение, лоб разгладился, лохматые брови приподнялись, даже глаза будто больше не косили, ноги не хромали, а на пухлых губах воцарилась расслабленная полуулыбка. Марина в упор разглядывала с удивлением это изменившееся лицо. Валерьян, заметив ее взгляд, ласково подмигнул. Кончики его губ окончательно отползли к ушам.
Тем временем Оля снова склонилась над роялем. Марине она не сказала ни слова, но Марина была ей за это даже благодарна. Она была так ошеломлена окружающим ее великолепием, так напугана предстоящим знакомством со множеством людей, которые, по-видимому, будут играть теперь в Марининой жизни какую-то очень важную роль. А потому Марине казалось, что, чем медленнее и постепеннее будут происходить эти знакомства, тем легче и безболезненней они пройдут.
Она молча издали рассматривала Олю, с которой Валерьян вел себя как с близким человеком, причем куда более близким, чем Марина.
Ревности она не испытывала, только острое, диковатое любопытство.
В коридоре послышались шаги, и Ольга вышла из-за рояля. Марина разглядела ее целиком. Ольга действительно была очень высокой — на голову выше Валерьяна, а Марина едва доставала ему до плеча. На Ольге была длинная, свободная серо-зеленая юбка и мужской серый грубой вязки свитер, размера на два больше, чем нужно. На шее у нее были длинные, в два ряда и почти до пояса, бусы из яблочных косточек. Марина отметила для себя, как это потрясно: бусы из яблочных косточек!
Ольга поймала на себе Маринин взгляд и, улыбнувшись, вернула его обратно. Улыбка была теплая, подбадривающая, и Марине сразу полегчало.
Что же, если все они такие, как эта Оля, тогда все и не так страшно. Неужели у нее пятеро детей? Марине не верилось, ну нисколечко. А как бы, интересно, выглядела Марина, роди она пятерых? Представить невозможно!
Наконец безумно долгая минута кончилась, дверь распахнулась, и Марина увидела Алену. Она сразу поняла, что это Алена. Волна ревности, поднявшаяся было в Марининой душе, когда они ехали в электричке, немедленно улеглась. В Алену Марина сама была готова влюбиться с первого взгляда.
Внешне Алена была настоящей Аленушкой из сказки — с толстой золотистой косой и прозрачными, как вода в реке в ясный день, серо-голубыми глазами. На гордо поднятой голове она несла высокий сифон с газировкой, который слегка придерживала рукой. Другую руку она сразу же, от дверей, протянула Марине, но Валерьян стоял к дверям ближе, поэтому по пути Алена приостановилась и легким, нежным, бесконечно естественным движением потянулась к нему и поцеловала его в губы. Алена в упор посмотрела на Марину, словно желая проверить ее реакцию. Но реакции никакой не было, кроме разве что восхищения. И хотя к восхищению Алена давно уже привыкла, ей приятно было читать его в новых глазах незнакомцев.
Поцеловав Валерьяна, Алена продолжила путь к Марине, по-прежнему протягивая ей руку, будто бы для пожатия, но, подойдя, неожиданно обвила этой рукой Марину за талию, притянула к себе и тоже поцеловала, не в губы, правда, а в щеку, но с такой нежностью, что Марина невольно зарделась. Ей почему-то было приятно и как-то даже забавно, хотя никогда до этого она с девочками не целовалась. Но Алена и в самом деле была удивительная девочка.
— Ну, привет, — сказала Алена, обращаясь уже к ним обоим. — И где же это вас носило?
— Так получилось. — На сей раз голос Валерьяна прозвучал слегка виновато. — На пятнадцать сорок пять мы опоздали, а к шестнадцати семнадцати, ты же знаешь, автобусов нет.
— Ясно, счастливые часов не наблюдают. Голодные небось?
— Как волки, — вырвалось неожиданно у Марины, и все засмеялись.
За дверью послышался плач младенца. Оля, скорчив недовольную гримаску: ну вот, с добрым утром, дорогие товарищи! — двинулась на выход, но Алена удержала ее.
— Постой, кажется, Женька несет ее сюда.
— И зачем? — по-прежнему не скрывая недовольства, произнесла Ольга, но дверь отворилась, и в комнату вошла тоненькая, почти прозрачная девушка с обесцвеченными пергидролем белыми, коротко стриженными волосами. На руках у нее был младенец, при виде которого Валерьян расцвел.
— Ой, Ничка! Какая стала! Неделю не видел, а кажется, вдвое больше. — Он протянул было руки, но его опередила подоспевшая Ольга, на ходу задирающая свитер. Крысу она небрежным жестом перебросила на крышку рояля, где та теперь и сидела, невозмутимо умываясь сухими голыми лапками.