— А откуда?
— От Бруно.
Хлопнула входная дверь: из конюшни возвратился Валерьян.
— Где Цыган? — с порога заорал он. — Куда мою лошадь дели?
— Тише ты, — оборвала его Алена. — Ишь развопился. Можно подумать, это главная печаль — куда его лошадь делась!
— Главная не главная, а вот куда она, — он кивком указал на Марину, — мою, ну хорошо, нашу лошадь дела? Что, по-вашему, если человек умирает, то и лошади заодно пропадать? Бросила небось где-нибудь в лесу, лошадница хренова. Чего молчишь, отвечай!
— Валька, на полтона ниже. — Алена сурово и вместе с тем бесконечно устало взглянула на Валерьяна, тот сразу сник. — Ну подумай сам, при чем тут Марина? Она что, кататься ездила? А Цыган, вероятно, у Бруно, да?
— Ах у Бруно! — Валерьян немедленно снова завелся. — Тогда пусть она сама за ним и идет! Я к этому козлу вонючему не пойду, хоть вы меня убейте! А Женька теперь, по всему видать, не скоро вернется.
— Валька, сбавь обороты, кому сказала! — с угрозой в голосе повторила Алена. — И оставь Марину в покое, она и так не в себе. Успокойся, я сама схожу за Цыганом.
— Ты? — Денис с Валерьяном недоверчиво уставились на нее.
— А что тут такого? Ну, выскажет он мне еще раз, что он обо мне и обо всех нас думает. А то я не знаю? Тоже мне, проповедник нашелся, отец духовный! «Человек обязан сознавать, что минуты любовного забвения есть минуты слабости, коих всю прочую жизнь должно стыдится!» Вот он и стыдится! Ишь святой нашелся! Забрался от людей подальше в медвежий угол грехи замаливать! А ну его! — Марина поняла, что услышала отголоски давнего спора. Выходит, у Бруно со здешними идейные, так сказать, разногласия. Забавно!
— Аленушка, Валька! — произнесла Марина примирительно. — Да я сама схожу! Как-нибудь не заблужусь, я запомнила дорогу.
— Да уж, ты сходишь! Хотел бы я посмотреть, как ты… — начал было Валерьян и вдруг замолчал. Он тяжело рухнул на стул и закрыл лицо руками. — Ребята, простите меня, — сдавленно произнес он. — Я сам не знаю, что говорю. Я просто не могу думать о том, что мы с вами тут, а Димыч сейчас, может быть… Нет, не могу! — Валерьян клацнул зубами. — Он же мне как собственный сын!
Он вдруг опустил руки и беспомощно обвел их всех глазами.
— Денис, скажи, он не умрет, нет? Скажи, он не умрет? Может, обойдется?
— Возьми себя в руки, мужик! — жестко проговорил Денис. — Марина, принеси ему воды. Ты лучше о Жене подумай, ей-то сейчас каково?
— Просто Женя — неимущий. Помните, как в Библии? — подала голос неожиданно возникшая в дверном проеме Вика. — И Толстой в «Войне и мире» то же говорит. Что есть люди, у которых ничего никогда нет и быть не может. У таких все всегда Господь отнимает. У нее был один ребенок — и умер. И другой теперь тоже умрет. Ей так на роду написано, и ничем тут не поможешь.
— Круто! — заметил Илья. — Это что же выходит, есть такие люди, которым лучше и не жить?
— Да, есть, — сказала Ольга. — Я, например.
— Кто о чем, а вшивый о бане! — Денис схватился за голову. — Ну можешь ты хоть на миг забыть про себя?
— Ну, могу. А зачем? От этого Димычу легче, что ли, станет?
— Слушай, Оль, иди в свою комнату и думай там о себе. И Вику с собой, пожалуйста, прихвати, нам всем от этого легче будет, — распорядилась Алена. — В этом доме еда какая-нибудь есть? А ну, кто сегодня дежурный?
— Женя, — еле слышно ответила ей Марина. Последовала тягостная пауза.
— Тем не менее нам нужно что-нибудь поесть, — голос Алены зазвучал устало, будто издалека, — потом отоспаться. И… кто-то должен заняться детьми, накормить их и тоже уложить спать. Кто там с ними сейчас?
— Маша, и там с ней парнишка, который с Джейн приехал, Володя, — отозвался Илья. — Неплохой парень вроде бы, ребятня к нему сразу прилипла. Ты не беспокойся, Алена, мы все сделаем как надо.
— Я сейчас что-нибудь приготовлю, — поддержала его Марина. — Пойди, Алена, приляг, я тебя позову.
— Пойдем, Аленький, я тебя уложу, — сказал Денис, бережно обнимая ее за плечи.
Все разошлись по своим делам и углам, Марина побрела на кухню. Спустя минут пять туда притащился Валерьян, потерянно постоял у стола, потом, не глядя, опустился на табуретку.
— Я все думаю, — сказал он с какой-то щенячьей беспомощностью, — что теперь будет? Понимаешь, у нас ведь никто никогда не умирал.
— Подожди плакать, — сказала ему Марина. — Еще никто не умер.
Почему-то сквозь туман боли и напряжения Марину не покидала наивная детская вера, что все обойдется. Может, из-за слов Бруно? «Марина, вокруг вас только хорошие карты».