— Вы и в самом деле считаете, что я мог бы соблазнить женщину из мести?
И он не лгал: он и в самом деле не собирался соблазнять ее. Он позволил себе заниматься с ней любовью, потому что был не в силах противостоять своему влечению.
С минуту она серьезно смотрела на него, потом улыбнулась:
— Но должно быть, эта мысль приходила вам в голову. Я дала вам все основания не любить меня.
Он хмыкнул, услышав, как она расценивает его чувства.
— Думаю, теперь у вас нет сомнений в том, что я нахожу вас вполне приемлемой.
Правой рукой он взял ее руку, сжал беспокойные, суетливые пальцы и заглянул ей глубоко в глаза.
— Я занимался с вами любовью, потому что отчаянно желал вас, и никакой другой причины у меня не было. Такой ответ вас удовлетворяет?
Успокаивающее прикосновение его большого пальца к ее ладони и теплота его кожи сразу вызвали в Амелии отклик. Она кивнула, чувствуя, как между ее бедрами разгорается пожар.
— Я хочу, чтобы между нами не было недоразумений, — проговорил он тихим завораживающим голосом. — Могу я проводить вас в вашу комнату?
Его просьба была непристойной, а предложение запретным. И восхитительно греховным. Амелия ничего не ответила, понимая, что ее молчание означает согласие. Он поднялся, все еще сжимая ее руку, и помог ей встать на ноги державшие ее нетвердо, и они направились к лестнице.
— А как же ваша сестра и остальные? Они ждут меня в гостиной.
Ее протест был несколько запоздалым.
Томас ответил с хриплым смехом, прижав губы к ее уху:
— Мой зять слишком недавно женат, чтобы засиживаться с Картрайтом за портвейном. Он и так уже провел с ним целый день. Можете мне поверить, что все уже удалились в свои спальни.
Амелия больше не произнесла ни слова: в ней бурлило и клокотало предвкушение. На пороге своей комнаты она обернулась и посмотрела ему в лицо, а он шагнул вперед, тесня ее и прижимая к толстой деревянной двери. Когда он опустил голову, его намерение было выражено столь ясно и столь ожидаемо, что она потянулась к нему сама. Терпения у нее было меньше, чем у него.
На стене мигал газовый рожок, укрепленный в держателе. Внезапно ее поразило сознание того, что они стоят в коридоре, где на них мог наткнуться кто угодно.
Ее руки замерли, и она откинула голову назад.
— Стойте, — пробормотала она неузнаваемым, хриплым голосом. — Что, если кто-нибудь…
Он жадно поцеловал ее. Амелия умолкла. Он поднял руки, его пальцы скользнули в ее шиньон, и несколько шпилек выпало из ее волос. Его теплое дыхание овевало ее лицо, губы чуть касались ее губ.
— Это крыло дома предназначено не для членов семьи. Здесь никто не спит, кроме вас. Но вы правы… Нам потребуется более укромное место для тех целей, которые я имею в виду.
Прикосновение его пальцев к коже головы было способно заставить ее опуститься на пол, и это случилось бы, если бы он не поддерживал ее. Когда наконец их губы нашли друг друга, не было смысла притворяться. Она желала, она страстно жаждала его. Она не могла ждать, пока его язык найдет ее язык. Но он чуть откинул голову назад, и она ощутила легкое покалывание в уголках рта, по всему подбородку и по уязвимой и открытой шее.
И тут вдруг: она оказалась в своей спальне в его объятиях. Он захлопнул дверь каблуком сапога. Амелия крепко обхватила руками его шею, заставив его приблизить к ней рот и запечатлев на его губах поцелуй. Прикосновение его твердых чувственных губ к ее губам исторгло у нее слабый стон. Их зубы встретились, и она ощутила столь острый прилив желания, что ей захотелось закричать, а ее соски превратились в тугие бутоны, и от них протянулся жгучий путь к центру ее естества.
Матрас прогнулся под весом двух тел, когда Томас уложил ее на середину кровати. Его язык продолжал бесстыдно исследовать ее рот, проникая в каждый его уголок жадно и требовательно. Амелия изогнула шею, чтобы еще лучше почувствовать его, чтобы облегчить его проникновение еще глубже, если только это было возможно. Оторвав руку от его шеи, она принялась тянуть за пуговицы его рубашку. Потребность ощутить кончиками пальцев его теплое и твердое тело побуждала ее к дальнейшим действиям. На мгновение она утратила это ощущение близости к нему, когда он сел на кровати и с беспощадным рвением принялся помогать ей избавить его от одежды.
Он желал ее. Его возбужденное естество не позволяло ошибиться. Напряженное и мощное, оно выступало из массы темно-золотых волос. Амелия крепче сжала бедра, будто это могло предотвратить истечение влаги, переполнявшей ее лоно. И он оседлал ее, и его жезл уперся в ее живот, в то время как он нетерпеливо возился с пуговицами на ее платье. Все ее тело окатывали дурманящие волны наслаждения, затрудняя дыхание, делая его прерывистым и неровным.