Они распрощались у двери ее спальни, он был настолько неуверен в себе, что не посмел позволить себе даже целомудренного поцелуя в щечку. Дотронуться до нее было бы верхом глупости, принимая во внимание его благородное намерение не шокировать мать и сестер.
Однако часом позже, продолжая страдать от неудовлетворенного желания, он думал и думал о том, до чего неудобен его моральный кодекс, удерживающий его вдали от ее постели. В конце концов, он ведь собирается на ней жениться. И их отношения не были какой-то жаркой греховной связью. И конечно, они будут вести себя очень скромно. Его мать и сестры никогда не узнают об этом, потому что их спальни расположены в другом крыле.
Решение было принято, и совесть его больше не беспокоила. Томас вскочил с постели, схватил свой халат и вышел из комнаты.
Десятью минутами позже он стоял у окна библиотеки, раздумывая, что делать дальше. Какие-то предчувствия одолевали его, сея беспокойство и волнение. Где она? Он пришел в ее комнату — она была пуста. Осмотрел кабинет и библиотеку, утреннюю комнату и столовую, и с каждой минутой его беспокойство усиливалось. Он заглянул даже в бильярдную, в которую она почти никогда не входила. Но и там ее не оказалось.
На всякий случай он вернулся в библиотеку, подумав, что мог с ней разминуться. Она любила читать у окна, выходящего в заднюю часть сада. Томас остановился у этого окна и машинально посмотрел в него. Краем глаза он уловил какое-то движение. И тотчас же из рощицы кизила, слева от сторожки, появилась фигура. При лунном свете ее можно было хорошо разглядеть. Он облегченно вздохнул. Сторожка находилась не очень далеко от господского дома, поэтому из окна хорошо просматривалось все это пространство.
И вдруг он заметил другую фигуру, несомненно мужскую. Голова мужчины была опущена, потому что, судя по всему, разговор был интимным. И это вовсе не были двое людей, обменивающихся ничего не значащими любезностями.
Томас, как во сне, увидел их поцелуй. Все это казалось нереальным. Мужчина склонился к Амелии и поцеловал ее в губы. Прошла одна, а то и две секунды, она резко отстранилась, поспешно оглянулась, схватила его за рукав и увлекла в заросли кизила.
— Сэр!
Томас вздрогнул и сквозь красную пелену гнева и ревности увидел дворецкого. Альфред, прямой и высокий, стоял на пороге библиотеки, и выражение его лица было серьезнее обычного.
— В чем дело, Альфред?
Томас был искренне удивлен своим спокойным тоном, в то время как внутри у него бушевала ярость.
— Сэр, один из слуг обнаружил пустую карету. За деревьями возле пруда. Как мне поступить? Сообщить констеблям?
Состояние Томаса можно было бы сравнить с состоянием тонущего, который только что понял — он не умеет плавать. Зрение отказывалось воспринимать только что увиденную сцену, но сознание не могло отрицать факта предательства Амелии. Теперь оставался лишь один вопрос: кто был этот мужчина? Коварная, лживая ведьма!
— А лошади?
— Да, сэр. Обе привязаны к дереву.
Томас медленно кивнул:
— Я сам с этим разберусь.
Его дворецкий, обычно стоически спокойный, смотрел на него, подняв брови и широко раскрыв глаза. Минутой позже он проговорил:
— Как пожелаете, сэр.
Альфред повернулся, собираясь уйти, потом остановился и посмотрел на хозяина.
— Сэр, хотите, чтобы я зажег лампы?
И буквально, и фигурально Томас стоял, окутанный мраком. Он так спешил, когда открыл дверь библиотеки, что не подумал о свечах.
— Нет, сейчас я ухожу, — сказал он, не двигаясь с места.
Альфред удалился так же тихо, как вошел. Никакого объяснения этой сцене найти он не мог.
Итак, будущее, которое Томас уже ясно видел, рушилось с апокалипсической скоростью. И вдруг он заметил: Амелия появилась из-за кустов и торопливо направилась по тропинке к черному ходу. Томас повернулся и вышел из комнаты, намереваясь приветствовать ее.
Глава 30
Дверная ручка легко поддалась, и дверь распахнулась так быстро и резко, что Амелия с трудом удержалась на ногах. Ее руки в перчатках вцепились в дверной косяк.
В дверях стоял Томас.
Глаза его были холодны, как сибирская зима, и жестки, как гранит.
— Томас!
Единственное, что ей удалось произнести.
— Поздновато гулять на холоде.
Его тон был лишен выражения, но глаза могли бы разрезать стекло.
Амелия задрожала — и от холодного порыва ветра, и от его ледяного пронзительного взгляда.
— И кто же на этот раз? Кто-нибудь новый или вы вернулись к своим прежним увлечениям — Кромуэллу и Клейборо?