Его тон был суровым и жестким.
В прошлом году ее попытка убежать с мистером Кромуэллом, чтобы выйти за него замуж, окончилась плачевно: отец на шесть месяцев лишил ее денег на булавки. А что он сделает теперь? Лишит ее карманных денег на девять месяцев? Не станет выводить в следующем сезоне? Полная бессмыслица. Нельзя изъять ее из круга достойных и выдающихся джентльменов его уровня, если он хочет сбыть ее с рук.
— Меня навсегда запрут в моей спальне?
Он холодно посмотрел на нее, и этот его взгляд заставил ее сердце сжаться от боли. Она попыталась замаскировать ее такой же холодностью и со скучающим видом вопросительно подняла брови. Он молча смотрел на нее, прищурив глаза и сжав губы. Она могла бы поклясться, что мысленно он был готов задушить ее за глупую выходку. Когда он заговорил, его тон был угрожающе спокойным, что предвещало надвигающуюся бурю:
— Я не верю, что эти негодяи, к которым ты питаешь прискорбное пристрастие, будут искать тебя в монастыре.
Глава 2
Амелия почувствовала, что не может вытолкнуть воздух из легких — он застрял на пол пути. На секунду она испугалась, что сейчас упадет на персидский ковер в глубоком обмороке.
— Но ведь мы принадлежим к англиканской церкви.
— А я считаю, сейчас самое подходящее время, чтобы впитать идеи католицизма. Я слышал, монахини располагают методами, способными привести к повиновению кого угодно.
Боже милостивый! Похоже, он говорит серьезно.
— Ты сошел с ума!
Гарольд Бертрам издал безрадостный смешок и проглотил свой напиток. Не спеша подошел к письменному столу и поставил на него пустой стакан.
— Да, вероятно. Но я исчерпал все возможности удержать тебя в узде. Может быть, год на попечении сестер-монахинь принесет успех там, где я проиграл.
Год! Она задохнулась от ужаса, когда смысл произнесенной отцом фразы дошел до нее. Нет, нет, должно быть, это всего лишь блеф.
— Ты забыл, что случилось, когда ты в прошлый раз отослал меня из дома? — спросила Амелия, стараясь говорить спокойно.
Даже он, столь явно уклоняющийся от исполнения родительского долга, не мог не помнить, что время, проведенное дочерью в пансионе, было чревато одними неприятностями.
— Я считаю, что некоторое время спокойного религиозного самосозерцания — как раз то, что сейчас тебе требуется. Похоже, только сам Господь может обуздать твою мятежную натуру, и я с радостью возложу на него эту задачу.
Она глубоко вдохнула, но это не умерило панику, зародившуюся где-то внутри, на дне желудка.
— А как же мой светский сезон? Значит, я должна его пропустить ради того, чтобы оказаться запертой с какими-то не в меру благочестивыми монахинями?
Она ненавидела себя за то, что в голосе ее прозвучала коварно прокравшаяся в него боль, а руки стали внезапно липкими и влажными.
— А что еще мне, по-твоему, остается делать? — спросил отец негромко, огибая письменный стол и садясь в кресло.
Поверх переплетенных и сложенных башенкой пальцев он буравил ее суровым взглядом.
— Мне необходимо несколько месяцев пробыть в Америке. Если я оставлю тебя здесь, то, как только я уеду, ты начнешь куролесить по всей Англии — от Корнуолла до Нортумберленда — бог знает с кем, а по возвращении лишь Господу известно, какого негодяя я увижу в качестве твоего мужа.
— А почему так важно, чтобы на нем стояла твоя печать: «одобряю»? Думаю, достаточно того, что ты избавишься от меня.
Ее слова прозвучали более эмоционально, чем ей хотелось бы. Но причиной тому был скорее гнев, чем боль. Ей безразлично, что отец ее не любит. Больше не любит. Вскоре после смерти матери она вытравила в своем сердце потребность в отцовской нежности.
Амелия помолчала, распрямила и расслабила пальцы, впивавшиеся в ладони, и продолжала говорить, тщательно следя за тем, чтобы тон ее оставался размеренным:
— Я уже взрослая женщина. Неужели я не имею права выбрать человека по своему вкусу, который будет обладать мной на законном основании до конца жизни? Неужели ты не сделаешь мне такой маленькой уступки?
— И ты собираешься связать свою жизнь с таким человеком, как Клейборо? — В голосе отца звучало презрение. — Через несколько лет оказалось бы, что ты живешь в благородной бедности. И как ты полагаешь, к кому обратится за помощью твой муж, когда это произойдет?
После краткой паузы он продолжал:
— Конечно, ко мне. Даже такой своекорыстный субъект, как Клейборо, знает: я никогда не допущу, чтобы плоть от плоти моей и кровь от крови моей жила в бедности. Можешь себе представить, что дочь маркиза живет среди протертой до дыр мебели и ездит в экипаже хуже наемного?