— Пожалуйста, присаживайтесь, — предложил он посетителям.
Юки встала и пересела к Фрэнсису. Мгновенно усилившееся благоухание вызвало в его желудке стремительный приток желчи; эти запахи практически убивали его, пока Джо и Эд втискивались в кабинку.
— Не желаете ли перекусить? Я плачу.
— Мне просто кофе.
Джо чуть наклонился вперед. Он не хотел терять ни минуты.
— Какой у вас план?
— Шесть недель подготовки, затем двадцать восемь дней съемок.
— Сколько, по-вашему, грузовиков вам понадобится?
Принесли кофе. Фрэнсис вдобавок заказал половину папайи и, подумав, что ему не мешало бы возместить потери протеина, израсходованного прошлой ночью, попросил приготовить омлет и поджарить ломтик бекона. Он сделал глоток из чашки и мысленно улыбнулся. Бекон он заказывал, испытывая некоторые колебания, но потом решил послать к чертям собачьим всех этих диетологов, личных тренеров, дерматологов, кардиологов и прежде всего Чада. Тот вообще испытывал самый настоящий ужас перед свининой. Как будто небольшой тромбоцит в артериях или увеличение жировой прослойки на ноль целых сколько-то там десятых были самым большим несчастьем, которое только может приключиться с человеком.
— Полный набор. Мы рассчитываем привлечь к работе много ваших людей.
Джо и Эд тотчас же насторожились.
— Да?
Фрэнсис кивнул и сделал глоток кофе. Джо и Эд взялись за свои чашки. Юки достала блокнот и механический карандаш.
Джо метнул на нее подозрительный взгляд.
— А это еще зачем?
— Я подумала, мне понадобится сделать кое-какие записи.
Джо повернулся к Фрэнсису:
— На уступки мы не пойдем.
Фрэнсис улыбнулся. Он ждал этих слов.
— Я не прошу никаких скидок.
— Вы полностью оплачиваете грузоперевозки. — Не вопрос, утверждение.
— Конечно, полностью.
Фрэнсису показалось, что плечи Эда расслабились.
— Последний раз, когда ваша студия сюда наведывалась, они нас просто в гроб вогнали всякими скидками.
— Это в прошлом.
Джо по-прежнему не сводил с продюсера настороженных глаз. Фрэнсис невозмутимо пил кофе.
— Послушайте, парни, буду с вами откровенен. Это короткая работенка, легче простого, и студия решила, что ей не нужна никакая головная боль. Сериал выходит на экраны частями, а мы с вами намерены и дальше сотрудничать. Вот я и подумал, что одной из деловых сторон стоит пересмотреть условия.
Джо и Эд заговорщицки кивали, словно им только что доверили некий весьма ценный корпоративный секрет.
— Что насчет сверхурочных?
— И сверхурочные, и выходные. Мы принимаем все ваши условия.
— Питание?
— Если, по вашему мнению, мы должны обеспечить вас питанием, то вы его получите. У нас есть соглашения со службой доставки питания, одной из лучших. Ваши парни смогут набивать себе животы превосходными ребрышками, пока их артерии не взорвутся.
Джо и Эд обменялись растерянными взглядами.
— Вы не наймете Сида?
Фрэнсис удивленно посмотрел на них.
— Кто такой Сид?
— Все обращаются к Сиду. На острове только один поставщик провизии.
Фрэнсис поправил солнечные очки.
— Что ж, теперь их два.
Джо и Эд нахмурились.
— Наши ребята предпочитают есть местную пищу.
— Местную? Что вы имеете в виду?
— Консервированная ветчина и яйца, локо-моко, пои. Вы понимаете? Местную.
Фрэнсис с готовностью закивал:
— Наш повар приготовит все, что пожелаете.
Юки взглянула на мужчин:
— Извините, что прерываю вашу беседу, но не лучше было бы, если бы ваши работники перешли на более полезную пищу? То есть… я хочу сказать, вы правда знаете, что именно входит в состав консервированной ветчины?
Ей ответил Эд:
— Пупки и жопы.
Юки презрительно поджала губы и вернулась к своим мыслям.
Джо повернулся к Фрэнсису:
— И как называется эта контора?
— Поставкой провизии будет заниматься Джек Люси из Лас-Вегаса.
Джо закивал:
— Я слышал о нем.
Принесли половину папайи. Фрэнсис принялся выдавливать на нее сок лайма, постаравшись, чтобы брызги полетели в сторону Джо и Эда. Потом набрал полную ложку мякоти и добавил:
— Мне доводилось работать с ним прежде. Личность поистине незаурядная.
7
Ханна сидела на кухне в квартире Джозефа и потягивала кофе. У нее был обеденный перерыв, время до возвращения на работу еще оставалось, поэтому она расслабилась, получая удовольствие от выдавшейся спокойной минутки. Девушка откинулась на спинку стула и положила ноги на стол. Не обращая внимания на то, что на ней костюм, в котором она обычно ходила в школу (голубые широкие брюки и блузка в розово-черную полоску на пуговичках), Ханна небрежно развалилась на стуле, отчего на недавно выглаженной одежде стали мгновенно, как сорняки, вырастать складки.
Она была гавайкой, с черными волосами и прекрасной загорелой кожей, сверкающие темные глаза смотрели с уточненного лица. Имея стройное телосложение (мать Ханны считала, что это свидетельствовало о наличии японских предков), она являлась обладательницей маленькой, красиво округленной груди, какую можно видеть у таитянок на картинах Гогена. В своем деловом облачении Ханна чувствовала себя обманщицей, словно притворяясь, что она не исконная страстная гавайка, а какая-нибудь там азиатская деловая дама, работающая на крупную корпорацию в Токио или Сингапуре.
Ханне никогда не нравилась принятая в школьной системе манера одеваться. Ведь следовало учитывать, что они живут на Гавайях, с их неторопливым образом жизни, в «штате Алоха», славящемся своим гостеприимством, где даже губернатор носит сандалии и гавайскую рубашку. Однако школьная администрация посчитала, что учителя должны производить впечатление строгих, авторитетных и высококвалифицированных людей. Возможно, доля истины в подобном подходе была. Если учителя станут у доски болтать по-гавайски, одетые как какие-нибудь хиппи или серферы, их могут не воспринимать всерьез. На учителей и так уже достаточно давили, так что не следовало оставлять возможности упрекать их и в манере одеваться.
Закон «Каждый ребенок имеет право на хорошее образование» предполагал отличное знание английского языка как признак солидной школьной подготовки. Как будто владение одним лишь родным языком каким-то образом означало, что ты не так умен, как дети в каком-нибудь Коннектикуте. Подумаешь, Коннектикут. Всего лишь огромный кусок материкового дерьма. А еще учителя были вынуждены постоянно тестировать своих учеников, позволять проверяющим появляться в стенах школы и наблюдать за занятиями, а также мириться со всеми остальными бюрократическими препятствиями.
Ханна отхлебнула кофе и оглядела кухню. Ей нравилось оставаться на ночь у Джозефа. Его дом всегда был выдраен до блеска, казался почти маниакально чистым в сравнении с ее жилищем. Никаких гор грязного белья, загромождающих интерьер наподобие внушительных муравейников в Западной Африке, никаких журнальных, книжных или газетных свалок, покрывающих каждый сантиметр свободного пространства. Квартира Джозефа, напротив, была стерильной, без единого пятнышка, словно в любую минуту он ожидал прибытия представителей отдела здравоохранения с внеплановой проверкой.
Джозеф всегда делал уборку после Ханны. Укладывал ее предназначенную для стирки одежду в бельевую корзину, выбрасывал газеты и отмывал до блеска грязные тарелки, сваленные грудой в раковине. Он любил в шутку приговаривать, отправляя ее спортивные брюки в стирку, что приятно чувствовать воздействие женской руки в доме. Ханне нравилось, что Джозеф убирает за ней. Это свидетельствовало о его любви. Он совсем избаловал ее в этом плане.