– А она ничего, – ревниво признала Машка, разглядывая лежащую в гробу девушку.
– Не в моем вкусе, – сообщил Цент. – Никогда не испытывал полового влечения к покойникам.
Он взял в руки кол, и сделал знак остальным. Сам зашел справа, Машка встала с другой стороны, тоже с колом в руках. Владик пристроился у изголовья. Кол был и у него, но программист практически не сомневался в том, что у него не хватит духу им воспользоваться. Рассчитывал на то, что его усилия и не понадобятся. Соратники все сделают сами, без его участия.
– На счет – три! – прошептал Цент. – Я бью в сердце. Машка, ты бей в живот. Владик, постарайся не упасть в обморок. Ну, ребята. Раз. Два….
На счет «два» глаза вампира распахнулись.
14
Могучий удар сбросил на пол каменную плиту, и Машка, взвизгнув, вынуждена была отскочить в сторону, чтобы та не отдавила ей ноги. Цент сделал резкий замах, и обрушил кол вниз. Его острие с глухим стуком врезалось в днище гроба. Но тот, к этому времени, уже был пуст.
Все это произошло мгновенно, но для Владика это мгновение растянулось до размеров вечности. Стоя в изголовье саркофага, он невольно заглянул в глаза вампиру, когда те внезапно распахнулись. В кроваво-красные чудовищные глаза. И в них он прочел свое будущее.
И будущее это было куда страшнее, чем он себе нафантазировал. Ведь он-то, зеленый и наивный, полагал, что чудовище продержит его у себя в плену недолго. Что он или помрет с голоду, или надоест вампиру, и тот вскоре прикончит его. Но все оказалось гораздо страшнее. Загробная фанатка имела на него куда более масштабные планы.
Это было что-то вроде мощного телепатического сигнала, который выплеснулся из глаз вампира, и вонзился в мозг Владика, показав ему все и сразу. Владик увидел свою будущую совместную жизнь с чудовищем. О, зря он рассчитывал, что она будет недолгой. Загробная фанатка все продумала. Нечего ему и мечтать о том, чтобы умереть с голоду. Кровососущая зазноба будет его кормить. Хорошо кормить. Три раза в ночь. Кормить питательными высококалорийными блюдами, такими как опарыши, земляные червяки, летучие мыши и разнообразные насекомые, вроде крупных пауков, нашедших себе пристанище в этом подземелье. И нечего мечтать о том, что он надоест девочке-вампиру. Девочка-вампир влюбилась по-настоящему, на всю жизнь после смерти. А потому вместе они проведут не неделю-другую, а годы и годы. Годы и годы он проживет в этом склепе, в кромешной тьме, будет трескать опарышей и всячески ублажать упыря. Как именно ублажать, она ему тоже показала. Во всех подробностях. Заранее. Чтобы знал, к чему готовиться.
– Нет! – завизжал Владик, отшатнулся от гроба, зацепился за что-то каблуком ботинка и рухнул на пыльный пол. Долгая и несчастная жизнь, уготованная ему упырем, ужаснула программиста. Он возмечтал умереть, лишь бы не оказаться в когтистых лапах озабоченной кровососки. Потому что из ее лап он не вырвется никогда.
Цент заглянул в саркофаг. Тот был пуст. Его кол вонзился в днище, и его острие затупилось о гранит.
– Куда она делась? – крикнул Цент.
– Я ее не вижу, – отозвалась Машка, быстро водя лучом фонаря по стенам.
Владик попытался подняться на ноги, но вдруг почувствовал, как чьи-то холодные руки легли ему на плечи. А затем откуда-то сзади повеяло холодом и трупным смрадом. Он распахнул рот, чтобы закричать, но от ужаса онемел и оцепенел. А ледяные ладони, влажные, покрытые какой-то отвратительной слизью, уже скользнули ему под одежду. Одна рука прошлась по груди, вторая поползла ниже. Владик почувствовал, как холодный мертвый язык коснулся его шеи. Вот сейчас точно надо было кричать, но он не мог. От страха он буквально задохнулся, и все, что мог сделать, это таращиться перед собой дико округлившимися глазами.
Рука вампира миновала его живот, и стала настойчиво пробираться в трусы. Холодные влажные губы скользили по его шее, и иногда Владик чувствовал, как о его кожу трутся длинные острые клыки. Его непрерывно обдавало волнами смрада, будто прямо за ним разверзлась свежая могила, где вольготно раскинулся в гробу славно подгнивший труп.
– Машка, смотри на потолке! – крикнул Цент.
Они оба подняли фонари, осмотрели облепленный паутиной потолок, но никого там не обнаружили.
– Она не могла сбежать, – сказал Цент. – Снаружи день. Эта тварь где-то здесь.