Я молчал, ожидая, когда он вытащит оружие. Он тоже ждал. Колени его были слегка согнуты, и позиция была весьма устойчивой – левая нога опиралась на более высокую ступеньку, а правая рука покоилась на рукоятке меча. Я почувствовал холод рукоятки кинжала у левого запястья и решил, что это мой единственный шанс. Моя рапира могла с тем же успехом оставаться дома, он был быстрее меня. Я ждал.
Наконец он ухмыльнулся и слегка поклонился.
– Что ж, милорд джарег, мы решим этот вопрос позже, – сказал он, повернувшись ко мне спиной и продолжив восхождение по лестнице.
Мысль об убийстве прошла так же, как и появилась. Даже если бы это мне удалось, в результате я остался бы один внутри горы Тсер, если не считать весьма разгневанной Сетры Лавруд, которая скорее всего не позволила бы мне телепортироваться отсюда.
Кроме того, оставалась проблема Квиона и двух тысяч золотых империалов.
Я сделал вид, что мне все безразлично, и последовал за ним. Мы миновали еще несколько дверей по левую сторону, затем вышли в узкий коридор. Прошли по коридору под арку, после которой он расширялся. Стены были черными и без всяких украшений, если не считать факелов. Я не смог опознать здешний камень, но это был явно не обсидиан. Он был шероховатым и, казалось, поглощал свет. Если чернота в замке Маролана вряд ли выглядела зловещей, то на горе Тсер она была мрачной и загадочной, в ней ощущались коварная мощь и темная сила.
Да, я знаю, что для драгейриан черный цвет означает волшебство. Но для меня он выглядит мрачным. У драгейриан извращенный взгляд, я об этом уже говорил.
Проходя мимо, я отметил, что факелы расположены на расстоянии семнадцати футов друг от друга.
Маролан открыл дверь, за которой находилась узкая металлическая винтовая лестница. Я последовал за ним наверх, в еще более просторный зал, который, казалось, уходил ввысь, с такими же факелами на стенах и украшенными орнаментом дверными проемами. Стены тоже были черными.
В какой-то момент я спросил:
– Никак иначе нельзя было меня сюда доставить?
– Мы могли тебя похитить, – ответил он, останавливаясь перед большой деревянной дверью, на которой был изображен присевший на задние лапы тсер. Маролан толкнул дверь, и она распахнулась.
За дверью оказалась комната шириной футов в тридцать, освещенная свечами и факелами. В ней стояли казавшиеся удобными кресла. Все черного цвета. Свое мнение на этот счет я уже выразил. Тени покачивались, из-за чего трудно было различать находившиеся в комнате предметы.
…В одном из кресел кто-то сидел. Я попытался предположить, кто бы это мог быть. Сидящий не шевелился. Это была худая женщина с лишенным возраста орлиным лицом, обрамленным прямыми волосами, которые были черными, черными, черными. Боги, как я устал от черного!
Вероятно, по драгейрианским меркам она привлекательна, не знаю. Она была очень бледна; собственно, удивительно, что я не увидел ее сразу – столь силен был контраст между ее лицом и окружающей обстановкой. Одета она была, естественно, тоже в черное. Высокий кружевной воротник до подбородка. Ниже, на груди, большой рубин. Длинные пальцы казались еще длиннее из-за ногтей. На среднем пальце левой руки у. нее было кольцо с камнем, который показался мне очень крупным изумрудом. Она пристально смотрела на меня глубокими, ясными и старыми глазами.
Она встала, и я заметил что-то голубое, блеснувшее на ее боку, – как я понял, драгоценный камень на рукоятке кинжала. Потом я мысленно ощутил этот кинжал и выяснил, что это по крайней мере столь же могущественное оружие, как меч Морганти. Когда она встала, кинжал исчез в складках ее одежды, отчего она стала полностью невидимой, за исключением смертельной белизны лица и глаз, сверкавших, словно глаза волка.
Видимо, она решила проявить гостеприимство, поскольку в комнате вдруг стало светлее. И тогда я увидел на полу передо мной лежащее лицом вверх безжизненное тело Квиона. Его горло было перерезано, и красный цвет его крови был почти невидим на черном ковре.
– Добро пожаловать, – сказала она вкрадчивым и мягким, словно бархат, голосом. – Я Сетра.
Проклятие! Чтоб мне провалиться.
Один из своеобразных обычаев людей с Востока – празднование дня собственного рождения. Для нас это скорее праздник самого родившегося в этот день, нежели повод для почитания и благодарности тем, кто произвел его на свет.