Владелец Черного замка

Ага! Это еще что такое?

Капитан Баумгартен, сжав кулаки, кинулся вперед. Француз поднял правую руку, в которой блеснул револьвер, а левой сгреб немца за грудь и швырнул его в кресло.

— Прошу вас сидеть спокойно, — сказал он, — о солдатах своих, пожалуйста, не беспокойтесь. Мы их устроили уже как следует. Эти каменные полы прямо удивительны. Сидя наверху, вы совсем не слышите того, что делается внизу. Да, мы освободили вас от вашей команды, и вам приходится теперь думать только о самом себе. Вы позволите мне узнать, как вас зовут?

— Я — капитан Баумгартен из 24-го Познанского полка.

— Вы прекрасно говорите по-французски, хотя в вашем прононсе и есть общая вашим соотечественникам склонность превращать букву п в б. Я ужасно смеялся, слушая, как ваши солдаты кричали: «avez bitie sur moi». Вы по всей вероятности догадываетесь, кто имеет честь беседовать с вами?

— Вы — граф Черного замка?

— Совершенно верно. Я был бы очень огорчен, если бы вы покинули мой замок, не повидавшись со мной. До сих пор мне приходилось иметь дела с немецкими солдатами. Что касается господ офицеров, то я до сих пор не имел счастья беседовать с ними. Вы — первый, и мне надо будет с вами как следует поговорить.

Капитан Баумгартен сидел, точно застыв, в своем кресле. Он был не робкого десятка, но этот человек точно его гипнотизировал — он чувствовал страх, мурашки бегали по спине. Растерянно он оглядывался по сторонам, ища исчезнувшее оружие. Бороться же без оружия с этим великаном было бесполезно. Он его швырнул, как ребенка, в кресло.

Граф взял в руки пустую бутылку и поглядел в нее на свет.

— Аи, аи, аи! Неужели Пьер не мог вам предложить ничего получше? Мне прямо стыдно глядеть на вас, капитан Баумгартен. Впрочем, мы сейчас исправим этот промах.

Он приложил к губам свисток, который был при нем на груди. На этот зов явился немедленно старый слуга.

— Щамбертен из отделения # 15! — крикнул граф.

Через минуту слуга явился снова, неся с осторожностью покрытую паутиной серую бутылку. Граф налил два стакана.

— Пейте, — сказал он, — это лучшее вино моего погреба. Такого Шамбертена вы не найдете нигде от Руана до Парижа. Пейте, милостивый государь, и будьте счастливы. У меня есть еще холодное мясо и два свежих омара, только что доставленные из Гонфлера. Позвольте мне предложить вам второй, более изысканный ужин?

Немецкий офицер отрицательно потряс головой, но налитый хозяином стакан осушил до дна. Граф налил второй стакан и начал упрашивать гостя покушать, предлагая ему разные вкусные снеди.

— Все, что находится в этом доме, к вашим услугам, — говорил он, — вы только приказывайте. Не хотите, как угодно; в таком случае кушайте вино, а я вам буду рассказывать одну историю. Мне давно уже хотелось рассказать эту историю какому-нибудь немецкому офицеру. Я буду говорить вам о моем сыне Евстафии, моем единственном сыне. Он был взят в плен и умер во время бегства из плена. Это презанимательная историйка, и мне кажется, я могу вам обещать, что вы никогда ее не забудете.

Надо вам сказать, капитан Баумгартен, что мой сын служил в артиллерии. Это был красивый мальчик, и мать справедливо гордилась им. Она умерла неделю спустя после того, как мы узнали о его смерти. Новость эту нам принес его товарищ, офицер. Они были вместе взяты в плен и вместе бежали. Ему удалось бежать, а мой мальчик умер. Я вам, капитан, расскажу все, что сообщил мне этот офицер.

Евстафия взяли в плен в Вейссенбурге 4-го августа. Пленников разделили на партии и отправили в Германию разными дорогами. 5-го числа Евстафии был приведен в деревню Лаутебург. Главный немецкий офицер обошелся с ним очень ласково. Этот добрый полковник зазвал моего голодного мальчишку к себе ужинать, предложил ему все, что мог, откупорил бутылку хорошего вина, — одним словом поступил с моим сыном так, как я с вами. В заключение он предложил ему сигару. Могу ли я просить вас, капитан, выбрать себе сигару?

Немец отрицательно качнул головой. Им начинал овладевать ужас. Губы странного собеседника улыбались, но глаза его горели ненавистью.

— Да, — продолжал граф, — этот полковник был добр к моему мальчику. Но, к сожалению, на следующий же день военнопленных отправили в Этлинген, по ту сторону Рейна. Там им не повезло. Один из офицеров, наблюдавший за ними, капитан Бзумгартен, был невежда и негодяй. Он находил удовольствие в том, чтобы унижать и оскорблять храбрых офицеров, попавших ему под власть. Мой сын ответил грубо на одно из его издевательств, и он его ударил прямо в глаз… Вот так ударил!

Звук этого удара раздался по столовой. Немецкий офицер схватился за лицо руками, и его пальцы мгновенно обагрились кровью. Граф снова уселся в кресло и продолжал:

— Лицо моего мальчика было обезображено этим ударом, и это обстоятельство послужило поводом для новых издевательств этого офицера. Кстати, капитан, у вас сейчас уже смешное лицо. Если бы и вас теперь увидал ваш полковник, то он наверное догадался бы, что вы побывали в хорошей переделке. Однако я возвращаюсь к моему рассказу. Молодость и несчастное положение моего сына тронули сердце одного добросердечного майора и он дал ему на честное слово взаймы десять наполеондоров. Эти десять золотых монет я возвращаю вам, капитан Баумгартен. Иначе я поступить не могу, так как имя этого доброго майора мне неизвестно. Я глубоко, сердечно благодарен за это доброе отношение к моему сыну.

Гнусный тиран, однако, продолжал сопровождать военнопленных до Дурлаха и далее до Карлсруэ. Сына моего он продолжал обижать и оскорблять всячески. Его сердило то, что мой мальчик держал себя гордо. Он не хотел выказывать притворной покорности этому немцу, он был горд, в нем жил дух Черного замка. И знаете, что делал с Евстафием этот подлый негодяй? О, клянусь, кровь его еще обагрит мою руку!.. Он награждал моего мальчика пощечинами, бил его, вырывал волосы из его усов. Он с ним поступал… вот так… вот этак… и опять-таки вот так…

Напрасно капитан Баумгартен силился вырваться и спастись. Он был беспомощен в железных руках этого страшного гиганта, который истязал его всяческим образом. Когда ему, наконец, удалось подняться на ноги, граф снова швырнул его в кресло. Капитан был окровавлен, кровь заливала ему глаза, он ничего не видел перед собою.

Не помня себя от гнева и стыда, несчастный офицер теперь громко рыдал.

— Вот и мой сын так же плакал от бессильного унижения, — продолжал владелец Черного замка. — Надеюсь, вы теперь хорошо понимаете, как ужасно чувствовать себя беспомощным в руках дерзкого и бессовестного врага. Сын мой, наконец, прибыл в Карлсруэ. Лицо его было совершенно изуродовано злым надсмотрщиком. В Карлсруэ в нем принял участие один молодой баварский офицер. Капитан, ваши глаза в крови. Позвольте мне обмыть ваше лицо холодной водой и обвязать его этим шелковым платком?

Граф сделал движение к немцу, но тот отстранил его.

— Я в вашей власти, чудовище! Вы можете надо мною надругаться, но ваше лицемерное участие невыносимо.

— Я не лицемерю, — сказал он, — я только рассказываю события в их последовательном порядке. Я дал себе слово рассказать историю моего сына первому немецкому офицеру, с которым мне придется поговорить tete-а-tete. Однако, о чем я вам говорил? Да, а баварском офицере из Карлсруэ. Мне очень жаль, капитан, что вы не хотите воспользоваться моими слабыми познаниями в медицине… В Карлсруэ моего сына заперли в старые казармы, и в них он прожил две недели. По вечерам он сидел у окна своего каземата, а грубые гарнизонные крысы издевались над ним; это было самое худшее для сына в Карлсруэ. Кстати, капитан, мне кажется, вы сейчас не на розах покоитесь? Вы вздумали растравить волка, а волк вас самих схватил за горло зубами, не правда ли? Как красиво у вас вышита рубашка, должно быть ее жена вышила? Жаль мне вашу жену, впрочем, чего ее жалеть? Одной вдовой больше, одной вдовой меньше — не все ли равно! Да, впрочем, она сумеет скоро сыскать себе утешителя… Куда ты лезешь, немецкая собака, сиди смирно! Ну, я продолжаю свою историю. Просидев две недели в казармах, мой сын и его товарищ бежали. Не стану вам рассказывать об опасностях, которым они подвергались, ни о лишениях, которые им приходилось терпеть. Достаточно сказать, что они шли в одежде крестьян, которых им посчастливилось встретить в лесу. Днем они прятались где-нибудь, а по ночам шли. Добрались они таким образом до Ремильи во Франции. Им оставалось пройти милю, одну только милю, капитан, для того чтобы быть в полной безопасности. Но как раз тут их захватил уланский патруль. Ах, как это было тяжело, не правда ли? Ведь это значило потерпеть крушение у самой пристани.