— Не совсем. Банкноты, ассигнации, кредитные билеты, купюры, бумажные деньги — обычно употребляется как синонимы, но разница есть. Впрочем, к чему нам эти тонкости? Банкноты так банкноты, называй как хочешь. Но если быть точным, то, что ты положил на стол — бумажные деньги Российской Империи, последняя четверть девятнадцатого века.
— Посмотри внимательнее, пожалуйста.
— А что конкретно тебя интересует?
— Просто хочу, чтобы ты посмотрел внимательнее. Может быть, тебя самого что-то заинтересует в них.
Покачав головой, Эдик сел к столу. С минуту он рассматривал деньги с непонимающим видом, потом удивленно цокнул языком, открыл ящик стола и достал мощную лупу. Вооружившись ею, он принялся вновь изучать деньги, теперь гораздо придирчивее, и наконец произнес.
— Понимаю…
— Что ты понимаешь?
— Понимаю, что тебя смущает. Им больше века, а они как новенькие, будто вчера отпечатаны…
— Правильно, — сказал Борис. — Странно, правда?
— Странно… Допустим, они хранились где-то в идеальных условиях… Но все равно… Где ты их взял?
— Принес один парень. Интересовался, не купят ли их коллекционеры. Он почему-то думает, что у меня связи в этих кругах.
— Купят? — Эдик отложил лупу. — Вряд ли. Это вовсе не редкость, таких полно сохранилось, кому они нужны… Хотя, в таком состоянии… Честно… Я озадачен.
— Может, современная подделка?
— На подделку не похоже. Да и зачем в наше время кто-то стал бы их подделывать?
— Чтобы продать коллекционерам.
— Борис, прежде чем возиться с подделкой, такой человек непременно выяснил бы, что пользуется наибольшим спросом. ЭТО спросом не пользуется. И потом, он искусственно состарил бы свои изделия, чтобы их новизна не бросалась в глаза, так?
— Да, пожалуй… Но, раз так…
— Подожди, — Эдик поднял руку. — Тебе нужен не я.
— А кто?
— Я свяжусь с Мишей Аверьяновым… Он бонист…
— Кто?
— Бонист. Так называют тех, кто коллекционирует старинные бумажные деньги. На эту тему он знает все и еще немного, но главное — он работает в лаборатории одного НИИ…
— Что за лаборатория?
— Толком не знаю, но что-то физически-аналитическое. К ним даже криминалисты обращаются в трудных случаях… А твой случай, я уверен, его заведет. Если ты оставишь мне эти денежки, я передам их Мише, он их просветит на своих спектроскопах-микроскопах и все-все-все нам расскажет…
— Если так… Тогда передай ему еще и это…
Борис протянул Эдику пять монет. Тот присвистнул.
— Ого! Рубли Российской Империи, и тоже как новенькие! Ну, если твой парень еще и монеты чеканит…
— Не думаю, что он сам что-нибудь чеканит, — проговорил Борис, — но разобраться, по-моему, не мешает. Когда тебе позвонить?
— Надеюсь, это не срочно?
— Лучше бы поскорее, пока хозяин не объявился.
— А… Ну ладно, попробую поскорее. Я сам тебе позвоню, как только, так сразу, о’кей?
— О’кей…
Поговорив с Эдиком о пустяках еще с четверть часа, Борис ушел. Уже сидя в машине, он вспомнил, что забыл одолжить у Эдика на пиво. Возвращаться или звонить еще кому-то не хотелось… Видно, не судьба выпить сегодня.
Дома Борис первым делом подобрал скомканную записку, расправил и разгладил листок. Остаток дня он провел у телевизора, бездумно и бессмысленно переключая каналы. Он лег спать поздно, и уснуть ему все же удалось. Сны его были рваными, путаными, но это были просто сны, и ничего больше.
10.
Борис ждал Олю. Она обещала прийти в десять. Но ее не было и в одиннадцать, и в половине двенадцатого… Позвонить ей по телефону Борису мешало какое-то не осознанное им суеверие, словно этот звонок мог разрушить что-то необычайно ценное и хрупкое.
Она пришла в двенадцать. На пороге, не захлопнув двери, Борис стиснул Олю в объятьях, и беспрерывные поцелуи мешали ей говорить. Она только смеялась и целовала его в ответ, а когда наконец исхитрилась произнести первые слова, они были такими.
— Ну, подожди же… Подожди хотя бы до комнаты…
— Я не могу до комнаты, — ответил Борис очень серьезно. — Я слишком долго ждал.
Но до комнаты они все-таки добрались, и конечно, Борис не спешил расспрашивать ее там, почему она опоздала. Он так и никогда и не узнал этого, потому что так и не спросил… В первые часы после встречи им было не до вопросов и ответов, а потом… Да разве это важно было потом?
Итак, он не спросил, а она опоздала и не позвонила вовсе не из-за каких-то неотложных дел. С ней произошло то, чего никогда не случалось раньше: приступ жесточайшей головной боли свалил ее, такой, что каждое движение вызывало опрокидывающий взрыв внутри черепной коробки. Она не могла даже встать и добрести до кухни, где в аптечке хранился аспирин…
А прошло все так же внезапно, как и началось. И спустя пять минут Оля уже не могла поверить, что умирала от страшной боли, не могла вспомнить, как это было… И было ли это? Странная аберрация памяти, будто что-то заставляло ее забыть… Черный провал. И сейчас, лежа в объятиях Бориса, утомленная, разомлевшая от ласк, она и не подумала рассказать ему. О чем рассказывать? Голова разболелась, вот тоже великое дело…
А Борису — ему было о чем рассказать Оле. Но с чего начать, как связать все воедино, и есть ли связь между последними событиями? А что-то и событием трудно назвать. Барон фон Ниманд, увиденный во сне. Это всего только сон! Пусть неправдоподобно последовательный и логичный, какими никогда не бывают сны, но все же только сон. И само это имя, «Ниманд», безусловно, продиктовано подсознательным воспоминанием о найденной когда-то в шкатулке записке…
Произнесенное мысленно слово «записка» подтолкнуло Бориса, и он сказал.
— Оля, знаешь, я тут получил одну записку…
— О! Хорошо, что напомнил! Ведь и я принесла тебе письмо…
Она легко вскочила, и он залюбовался невольно ее обнаженной фигуркой… Может быть, не столь изящной, как те, какие фотографируют для журнальных обложек. Но те, на снимках, всегда представлялись Борису сделанными из резины, пустыми внутри. Оля была не такой. Она вся была для любви… Она была настоящая. Не потому ли ей так не везло с любовью в этом мире, почти целиком синтетическом?
— Вот письмо, — сказала она, доставая конверт из кармана своей брошенной на стул белой курточки. — Увидела в твоем почтовом ящике и взяла. Он, правда, был заперт, но замок там у тебя…
— Да, — кивнул Борис, — видимость, а не замок. Я сам всегда без ключа открываю.
Он посмотрел на конверт. Без обратного адреса, без почтовых штемпелей… Адрес Бориса был напечатан на принтере. Борис открыл конверт, достал и развернул сложенный вдвое лист бумаги.
«Вы еще не решили пойти в кино? Подсказываю: хорошие фильмы идут в кинотеатре Dream Theater. Улица Льва Толстого, 12».
— Что там? — Оля увидела, как изменилось его лицо.
— Продолжение моей записки, — вздохнул Борис.
Взяв первую записку со стола, он протянул ее Оле.
— «Кто-то задает вопросы, кто-то отвечает на них, — прочла она вслух. — Не сходить ли вам в кино…».
— А теперь прочти это, — он передал ей вынутый из конверта листок, текст на котором был написан тем же почерком.
— Dream Theater? — она недоуменно подняла брови. — Я и не знала, что у нас в городе есть кинотеатр с английским названием.
— Обе записки без подписи, — проговорил Борис, вновь заглядывая в конверт, словно он надеялся обнаружить там еще что-то. — Первая появилась куда драматичнее, чем вторая. Понимаешь, я спал… А когда проснулся — она была здесь.
— Здесь?
— Вот здесь. На тумбочке.
— Но ведь у тебя было заперто?
— Конечно.
— Как же она могла сюда попасть?
— Я не знаю.
— И что ты думаешь делать? Принять приглашение?
— Не знаю, — задумчиво повторил Борис. — Для начала неплохо бы выяснить, что за кинотеатр такой. Дай, пожалуйста, справочник… Там, на полке сверху.
Пролистав телефонный справочник до «Культурных и зрелищных учреждений», Борис быстро убедился, что кинотеатра под названием Dream Theater там нет. Более того, ни одному кинотеатру не соответствовал адрес «Льва Толстого, 12».