— Кого там принесло, на ночь глядя?
— Benedictum nomen lesu![11] К отцу Лекору — ответил храмовник.
Калитка открылась, и появился страж врат — немолодой уже мужчина с гривой седых волос. Близоруко щурясь, он в полутьме сумерек разглядел черно-зеленую суркотту[12], крест из четырех лилий нашитый на нее, и тут же засуетился, открывая парадный вход для позднего визитера.
— Да, господин, просим — повесил фонарь на крюк, и кинулся придержать стремя спешивающемуся всаднику. — Отец Лекор будет очень рад вашему визиту, проходите, я провожу, — сторож закрыл двери, схватил светильник и чуть не бегом кинулся к дому. Когда провожатый подвел к крыльцу, дес Хизе остановился.
— Коней расседлаешь, накормишь и напоишь, попоны — высушить, проверить подковы. Кузнец есть в деревне?
— Да, господин.
— Кто-то из ландфридов[13]?
— Только двое ажанов, месье.
— Хорошо. Утром, после секундарии[14], лошади должны быть оседланы, навьючены и готовы к походу. А после того, как управишься со скакунами, сходишь в таверну — рыцарь протянул сторожу серебряную монету — и купишь ужин, для меня и аббата. Все ясно?
— Да, месье.
— Тогда выполняй — не стучась, рыцарь толкнул дверь домика, и вошел внутрь, сразу остановившись в полумраке прихожей. Приятное тепло натопленного очага, запах копченостей и свежего пива, резко ударил в ноздри. Дес Хизе развязал кожаные завязки плаща и скинул его с плеч.
— Сольен, это ты? — из глубины дома раздался голос аббата.
— Нет, отец Лекор. Встречай нежданного гостя, — рыцарь уже освоился в помещении.
Послышались шаркающие шаги ног, обутых в домашние башмаки и в прихожей появился хозяин — невысокий крепкий старик в засаленной рясе и со свечой в руке.
— Ваша милость… Какая честь моему скромному жилищу… — было заметно, что аббат сильно испугался и занервничал, — прошу Вас, входите.
Дес Хизе окинул взглядом небольшую, скромно обставленную гостиную, освещенную отблесками камина и несколькими сальными свечами. На столе лежало открытое Евангелие.
— Присаживайтесь, Ваша милость — аббат подвинул ему стул, взял из рук рыцаря плащ и принялся развешивать его возле очага.
Комиссар сел, блаженно вытянув ноги, затекшие после долгого дня в седле.
— Надеюсь, Вы меня извините, я не был извещен о вашем прибытии и не могу принять в соответствии с протоколом и Саном… — аббат сощурившись, с детской непосредственностью рассматривал своего гостя: бритую на лысо голову, с глубоко посаженными леденистыми глазами, узкими и тонкими, как у змеи, губами, изломанным носом, длинным шрамом — от отрубленного верхнего кончика левого уха к углу нижней челюсти и разорванной ударом моргенштерна правой бровью, глубокие резкие складки на щеках и сеть морщин вокруг глаз, которые выдавали солидный возраст посетителя. Сухопарое телосложение, широкие плечи и шея, сплетенная как будто из корней деревьев, говорили о большой физической силе, но поскольку гость был относительно высок, то от этого казался худым.
— Пустяки, святой отец. Нет нужды в чинах там, где все мы — слуги Христовы. Я к вам ненадолго. Переночую, и надеюсь, что завтра завершу все дела.
— Конечно, ваша милость, как Вам будет угодно. Сейчас придет Сольен, сторож, он организует трапезу, где только носит этого негодяя…
— Устраивает лошадей. Не гневайтесь, отец Лекор, он выполняет мою просьбу.
— Ну, тогда ладно. Пройдите сюда, омойте руки, я полью — аббат начинал потихоньку оправляться от появления неожиданного гостя.
После омовения дес Хизе сел за стол.
— Как я понимаю, пресвятой отец, у нас есть немного времени. Присядьте.
Лекор осторожно сел на невысокую скамейку подле очага.
— Что творится в вашем приходе? Нет ли в округе ведьм и их пособников? Не занимается ли кто демонолатрией[15] или иным богомерзким колдовством? Как обстоит дело с нечестивыми катарами[16]? А так же, кто посещал деревню в последнее время?
12
Суркотта, (котта) — тканевое покрытие доспеха для защиты его от дождя и солнца. Может нести герби цвета владельца
16
Катары — название, данное католиками христианскому религиозному движению, распространённому
в XI–XIV веках в ряде стран и областей Западной Европы, особенно были затронуты Лангедок,
Арагон, и север Италии. Период расцвета движения пришёлся на XII–XIII века, а противодействие
Катаризму долгое время было одним из главных мотивов политики римских пап. Специально для
борьбы с еретиками папа Иннокентий III учредил церковную инквизицию, а затем санкционировал
крестовый поход, вылившийся в 20-летнюю войну, разорившую юг Франции