— Господа, я так и не услышал, что у нас на сегодня! Опера? Или, быть может, махнем в казино?
Бородатого русского аристократа сложно было не заметить даже на фоне его далеко не низенькой свиты — уж больно внушительной тот обладал фигурой. Тем временем, «бескорыстный помощник справедливости» окончательно приблизился к врагу своего нанимателя, облизал пересохшие от вернувшегося волнения губы и выдернул из кармана револьвер:
— Проклятый развратник, это тебе за все твои преступления!!!
Дах!
От выстрелившего револьвера волнами разошлась оглушающая тишина.
Дах!
Превосходные черные брюки английского сукна, надетые на русском князе, как то странно встопорщились в районе гульфика, после чего сластолюбец начал заваливаться на даму, одновременно прижав руки к самому низу своего живота.
Дах!
Меж толстых пальцев пробилась тонкая струйка крови… Очнувшись от сковавшего всех оцепенения, оглушительно завизжали сразу три женщины, а тело аристократа окончательно повисло на руках его свитских. Быстрое бегство под резкие свистки и крики начавших преследование жандармов, многоголосый шум взволнованно–шокированной толпы, небольшой безлюдный закоулок, где он избавился от револьвера, и запоздалое понимание — все пошло совсем не так, как предполагалось. В голове была всего одна мысль: бежать, бежать немедля, и не оглядываясь!..
Тем временем пожилой румынский аристократ закончил обтирать руки душистой водой, уложил в небольшой дорожный кофр свои туалетные принадлежности, после чего подхватил штуцер–двустволку и закинул ее на самый верх большого, массивного и изрядно рассохшегося от старости платяного шкафа.
— Ну, как–то так.
Успокоено хмыкнув, он со всем пристрастием осмотрел свой пусть и не новый, но вполне приличный выходной костюм, а через пять минут уже был на улице, где довольно ловко присоединился к небольшой толпе любопытствующих зевак. К его сожалению, жертву злодейского покушения уже унесли внутрь «Империала». А так как толком никто ничего не рассмотрел, то версии произошедшего цвели, что называется, на любой вкус: от террористического акта до апоплексического удара.
— Да–да, вы правы, это просто ужасно!
— Представляете, так и не поймали! Зачем тогда вообще нужны эти жандармы, если посреди города…
— Во времена моей молодости о таком даже и помыслить не могли!..
Покивав головой и согласившись с тем, что нравы день ото дня падают все ниже и ниже, и недалеко уже то время, когда повсеместно воцарится анархия, господин потихонечку отделился от начавшей расходиться толпы и дошел до скучающего извозчика:
— Больё–сюр–Мер.
Вальяжно развалившись на сиденье покачивающегося на ходу экипажа, и время от времени посматривал по сторонам, пассажир едва заметно улыбался.
«Надо же, какой шевалье шустрый оказался! Не ожидал, не ожидал. Впрочем, это ничего не меняет — вернется к себе и будет сидеть, как мышь под веником, тихо и не отсвечивая. М–да. Был в Ницце, и ни разу не искупался на ее знаменитых пляжах, а так же так и не посетил ее не менее знаменитых ресторанов и казино… Зато спокойно отстрелялся по одному из великих князей империи, потратив на это чуть менее десяти тысяч рублей. Кому как — а на мой взгляд, я прекрасно отдохнул и развеялся».
Покинув экипаж рядом с небольшим отелем «Ль'Авр Блё», бывший граф Дракула окинул его окрестности безразличным взором, после чего зашагал к вокзалу: поезд на Монако ждать не будет!..
Ровно через трое суток этот же мужчина, странным образом помолодевший и постройневший, к тому же еще и обзаведшийся щегольской бородкой и тоненькими рыжеватыми усами, зашел в купе поезда «Париж–Санкт–Петербург». Где первым же делом сбросил на столик трость и саквояж, и с явным вздохом облегчения завалился на широкий диван. Когда картинка за окном дернулась, он устроился поудобнее, поправил что–то неприметное на левой руке, и замурлыкал тихую мелодию. И если бы только кто–то исхитрился подобраться и ее услышать (а еще в совершенстве знал русский язык), то этот невероятно ловкий некто вполне мог бы разобрать довольно странные слова:
— Не кочегары мы, не плотники — но сожалений горьких нет, как нет…
Глава 10
Пятнадцатого октября одна тысяча восемьсот девяносто второго года, на главном (потому что единственном) перроне Сестрорецкого вокзала, собралась интересная группа мужчин. Одинаково рослые, мощные, двигающиеся с какой–то кошачьей грацией, они провожали своего товарища в дальнюю дорогу. Очень дальнюю — и в весьма суровые края. Вот только Сошников, которого суд приговорил за неумышленное убийство железнодорожного вора к двухлетнему поселению в Сибири, подавленным или хотя бы мало–мальски расстроенным не выглядел — потому как уезжал не отбывать наказание, а всего лишь в командировку.