— Уля.
Направившаяся было на выход, спасительница кота послушно остановилась, едва слышно хлюпая покрасневшим носиком — вот только это были слезы радости, а не горя.
— Пойдем.
При их появлении на заднем дворе особняка едва слышно брякнула цепь, одним своим концом намертво закрепленная на кирпичном заборе, а вторым концом уходящая глубоко в собачью конуру.
— Шарик?..
Медленно, очень медленно из темноты появился большой пес. Поднял лобастую голову, принюхиваясь, махнул пару раз обвисшим хвостом и разочаровано опустил стоявшие торчком уши.
— Шарик, это же я!..
Вновь насторожив уши, пес неожиданно скакнул вперед, принюхиваясь. Легонько заскулил, чуть ли не повисая на натянувшейся в полную длину цепи, бешено замотал хвостом, сипло взлаял…
— Сидеть.
От властности команды едва не присела как сама Ульяна, так и сопровождавшая ее Гликерия. Тем временем князь без малейшей опаски подошел к зубастому охраннику, и спокойно надел на него глухой намордник и короткий поводок с ошейником–удавкой. Затем оттянул старый ошейник из толстой кожи и одним движением его срезал — правда, откуда в его руках взялся нож, гувернантка так и не поняла. Как и то, куда он затем делся.
— Нам пора.
Подождав, пока девочка и девушка покинут задний двор, Александр погладил привставшего (хозяйка уходит!) пса по голове:
— Такие вот дела, брат.
Осмотрелся напоследок, вздохнул и легонько потянул поводок:
— Пойдем, что ли, Шаробанище?..
Глава 14
В сумерках, когда моросящий дождь усилился до затяжного ливня, к вокзалу Воронежа подъехала троица всадников, тут же приковавшая к себе взгляды множества ломовых, буквально запрудивших привокзальную площадь. Они стояли тут с утра, мокли вместе со своими мохнатыми низкорослыми лошадьми на пронизывающем ветру и терпели уже давно ставший привычным голод. Ждали — потому что такие же вот гладкие и важные господа пообещали, что именно сегодня прибудет зерно для хлебных ссуд. Неужели дождались?..
Когда же новоприбывшие спешились, оставив своих жеребцов на попечение еще одного, непонятно откуда выскочившего господинчика, и прошли в привокзальный ресторан, по толпе возчиков поплыла, расходясь словно бы волнами, тягучая неприязнь и недоумение. А еще тихие матерки, скрашивающие долгое и тоскливое ожидание. Стоять было все труднее, вернуться же обратно по своим общинам, да еще с пустыми возами… И так уже половина изб с голыми крышами стоит — солома, бывшая на них, пошла на корм домашней скотине и четвероногим товарищам. А их хозяева все запасы желудей и лебеды съели, кое–кто же и семенное зерно в котел спустил, причем подчистую. А эти!.. Воистину, сытый голодного не разумеет…
— Добрый вечер, Александр Яковлевич.
Геннадий Лунев появление работодателя пропустил, занятый разглядыванием веселящейся компании по центру зала — зато двое его телохранителей оказались на высоте, вовремя заметив самое главное начальство.
— Добрый. Докладывайте.
Слегка осунувшееся лицо и легкие тени под глазами молчаливо свидетельствовали о том, что последние неделю–две князь Агренев спал очень мало. А нейтрально–сухой тон, вкупе с властными манерами отчетливо намекал на то, что его сиятельство не в духе. Причем давно и сильно.
— К настоящему времени организовано семьдесят пять столовых, всех приписанных к ним кормим два раза в день. Еще сорок–шестьдесят будет развернуто в самое ближайшее время. Кхм, если только выправится ситуация с зерном.
Хватило одного взгляда, чтобы Лунев–младший заторопился с пояснениями:
— На станциях неразбериха и затор, все стараются протолкнуть свои грузы вперед остальных — особенно представители земства и частные благотворительные организации. Вдобавок, хлебные барышники позволяют себе добавлять в зерно разные пустые добавки, подсовывать гниль, завышать цену, и приходится постоянно проверять…
Взрыв смеха, донесшийся из центра зала, ненадолго отвлек внимание оружейного магната от собеседника — чему последний был только рад. До чего же давящий и пронизывающий взгляд! Весь оставшийся доклад он был вынужден постоянно себя одергивать — потому что его тело словно бы само по себе стремилось встать и вытянуться по стойке смирно. Что было весьма странно и нелепо, так как молодой юрист и управленец к военной службе питал полнейшее равнодушие — если только не сказать больше.