— Котик устал?
От ее низкого грудного голоса организм «котика», вроде как уставший и еще пять минут назад отчетливо намекавший на необходимость немножечко поспать, прямо на глазах наливался бодростью и желанием. Тем более что одна пола халата сама по себе поползла вниз, открывая прекрасный вид на атласно–белое бедро — где уж тут спать, если и до постели дойти некогда?
— Ай! Котик шалун…
— Хозяин, там к тебе эти пришли.
Вологодский купец второй гильдии на такую новость даже и головы не поднял, продолжая сосредоточенно пересчитывать мятую пачку банкнот. Мало ли кому он понадобился?
— Осьмнадцать, девятнадцать, двадцать. Угум, пять сотен и двадцать рубликов…
Записав соответствующие цифры в толстую книгу–гроссбух, и убрав деньги в потертое от частого использования портмоне, он без особо интереса уточнил:
— Кто эти, Митяй?
— Ну эти.
Дальний (даже не седьмая вода на киселе, а где–то двадцатая) родственник Вожина, состоящий при нем кем–то вроде денщика и помощника разом, на мгновение запнулся. Поднял было руку, почесать в затылке, но все же вспомнил нужное слово:
— Граборы, вот!
— Ну так давай их сюда.
Минут через пять в небольшой комнатушке, используемой Савватеем под контору (скорей бы уже закончили отделывать его новый дом!) стало очень тесно: сразу три старшины артелей землекопов пришли получить честно заработанную деньгу.
— Наше почтение Савватею Елпифидорычу!
— И вам того же, уважаемые. Митяй, ну–ка живенько сообрази там, чего надо!..
Граборская старшИна без лишнего жеманства приняла на грудь по стопке крепкой и духовитой рябиновки. Довольно крякнула, после чего двое дружно захрустели малосольными огурчиками, а третий, с некоторым сомнением понюхав упругую пупырчатую закуску, все же решил не портить послевкусие от столь божественного напитка.
— Мирон Иваныч. Прошу, с моей благодарностью.
Грубые мозолистые пальцы землекопа, с намертво въевшейся черной каемкой под толстыми ногтями, бережно приняли тоненькую стопку десятирублевых банкнот. Взвесили, положили на стол, и с удивительной ловкостью пересчитали.
— Благодарствуем, хозяин.
— Фома Ильич, прошу, с моей особой благодарностью.
Процедура взвешивания и пересчета денег повторилась от и до, вот только на этот раз пара красненьких бумажек так и осталась лежать на столе:
— Ошибка вышла, хозяин. Мы люди честные, нам чужого не надобно…
— Так я же сказал, Фома Ильич — с особой благодарностью, так что ты уж меня не обижай, прими.
Разумеется, обижать работодателя не стали.
— Ну и Зосим Иванович. Прошу.
Последняя пачка десяток даже на вид была заметно тоньше своих предыдущих «товарок». Да и принимать ее третий артельный как–то не спешил, покашливая и покряхтывая в сомнениях да раздумьях. Впрочем, их быстро развеяли:
— Как сделаете все, на что уговаривались, так и остальное получите.
Старшина переглянулась, и удивительно дружно огладила свои густые бороды — возразить было нечего (да и не хотелось, по большому–то счету). Обсудив пожелания заказчика на следующий год и заполировав достигнутое согласие новой порцией рябиновки, жилистые граборы степенно попрощались и ушли, радовать своих подчиненных. Причем как честно заработанными деньгами, так и известиями о том, что на ближайшие года два–три (а то и более) без заказов они не останутся.
— Митяй!
Только было хотел почтенный негоциант славного города Вологды распорядиться о том, чтобы закладывали бричку — как минимум час в день он посвящал инспекции губернского перерабатывающего центра, здания и лабазы которого росли прямо на глазах (уступая в этом только стенам будущего Большого Вологодского пассажа). Как к нему пожаловал очередной посетитель. Или проситель — это уж, с какой стороны поглядеть…
— Кормилец, как же так? За какие такие грехи ты нас так сурово наказываешь?
— А помнишь ли ты, Евласий, что есть время разбрасывать камни, а есть время их собирать?
Старший маслодел четвертой бригады от такой встречи невольно подался назад, а потом и вовсе перекрестился:
— В церкви поп… Говорил. А что?
— Согласен ты с тем, что любая работа должна быть оплачена?..
— Как жеж! Это да, согласные мы. Во всем.
— Еще б ты был против, хе–хе… Кхем. Кха!
Купец громко прочистил пересохшее горло.