Сахно не видела, скорее - чувствовала это все. Дурманящее бессилие овладело всем ее естеством. Теряя сознание, она только шевелила кончиками пальцев, и рука ее бессознательно мяла сигарные окурки в тяжелой стеклянной пепельнице на столике рядом.
Гальванеску окончил свои приготовления. Он подошел снова к Сахно и затянул ремни на ее ногах, крепко прижав ее к столу. Потом взялся за руки...
В ту минуту, как Гальванеску склонился над левой рукой Сахно и набросил крепкую затяжку, ее правая рука судорожно метнулась, взлетела и вмиг упала налево. Тяжелой, литого стекла пепельницей Сахно попала Гальванеску в темяНужно было торопиться. Удар был несильный, контуженный мог быстро очнуться.
Сняв ремень с левой руки и разрезав затяжки на ногах, Сахно осторожно встала на ноги. Дурнота сковывала ее движения. От чрезмерной слабости темнело в глазах и подгибались колени.
Едва не теряя сознание на каждом шагу, добралась она к хирургичсскому столику. Там взяла шприц и ампулу того лекарства, животворную силу которого уже почувствовала на себе. Впрыснув наркотик, Сахно присела передохнуть. Потом повернулась к Гальванеску.
Голова его была разбита. Из большой рассеченной раны текла кровь. Желтоватая бледность лица свидетельствовала о глубоком обмороке.
Не мешкая, связала Сахно ему руки и ноги, как могла крепко.
Из кармана вынула револьвер и положила в сторону. Рану на голове промыла и забинтовала. Потом, совершенно изнеможденная, навзничь простерлась на операционном столе. Глаза ее в ту же минуту сомкнулись, тяжелый сон сморил обессиленное и измученное тело...
Проснулась Сахно, когда ясный день ослепительным солнечным светом наполнил до краев просторную комнату. Она проспала больше полусуток. Разбудили ее резкие, громыхающие звуки. Это Гальванеску, очевидно, давно уже очнувшийся, как сумасшедший катался по полу, не в силах освободиться от пут. Он хрипел, неистово вращая глазами.
Сахно слезла со своей импровизированной постели. Долгий сон значительно укрепил ее, однако она была еще очень слаба.
Пришлось снова прибегнуть к наркотику, и, разогрев, съесть бульон, оставшийся со вчерашнего. Только после этого подошла она к Гальванеску.
Сахно ослабила путы и, несмотря на то, что раненый артачился, сменила ему повязку. Потом посадила его, прислонив к стене, а сама села напротив в кресло. В руке держала револьвер.
Гальванеску молчал. Он избегал смотреть на Сахно и сидел с зажмуренными глазами. Только изредка моргал он своими опухшими за ночь веками, и тогда из-под густых бровей сверкал злой, полный ненависти взгляд. Сахно тоже молчала. Ей надо было многое обдумать.
Наконец молчание нарушил Гальванеску.
- Вам посчастливилось,- прошептал он,- однако еще не до конца. Вам нужно выйти из моего имения, а это, как вы уже хорошо знаете, не так просто. Особенно теперь - после первого вашего побега... Предлагаю вам компромисс: я открываю вам свободный выход из имения и обязуюсь не преследовать вас, а вы... вы за это дарите мне жизнь. Жизнь и спокойствие! Эти авантюры мне надоели! Будь проклят день, когда я впустил вас в свой дом! Ваше вмешательство в мою жизнь и работу...
Он говорил бы еще, однако вынужден был остановиться:
Сахно хохотала.
- Господин доктор! - беззаботно заливалась она.- К чему такие унылые разговоры? "Вы подарите мне жизнь!" Фу, профессор, какой же вы, право! Ну разве я похожа на убийцу? Поверьте, я очень сожалею, что приключилось это досадное недоразумение и я вынуждена была раскроить вам голову. Однако вы сами виноваты. Вы слишком уж торопились лишить меня жизни. Уверяю вас, оборонялась я только для того, чтобы не умереть преждевременно и чтобы сделать вам одно, как мне кажется, очень интересное для вас предложение.
Сахно помолчала и веселыми глазами оглядела хмурую и несколько удивленную физиономию Гальванеску. Потом заговорила снова, уже спокойным и серьезным тоном:
- Помнится, вы жаловались мне, что у вас нет помощника? Что для ваших работ вы нуждаетесь в помощнике, с которым вы достигли бы значительно больше, чем имеете сейчас. Припоминаете? Так вот. Я хочу предложить вам себя. Принимаете? Я буду вам помощником в наших научных экспериментах. Вы будете моим учителем, а я обещаю быть старательным и усердным учеником... И забудем этот досадный инцидент... Идет?
Сахно замолчала, и вопросительно глянула на Гальванеску.
Выражение ее лица было таким же серьезным и деловым, как и слова. Гальванеску молчал. Предложение было слишком неожиданным. Он недоверчиво и внимательно глядел на Сахно,- по-видимому, стараясь уяснить не столько само предложение, сколько мотивы, которые могли побудить к нему. Сахно снова заговорила:
- Вы колеблетесь? Я вижу, вы не можете понять логичности этого предложения после всех предшествовавших событий? Право, это не так тяжело. Я совершенно искренне заявляю вам, что хочу стать вашим учеником. Я прошу вас - слышите, прошу - принять меня... По правде говоря,- Сахно поглядела на свой револьвер,- я могла бы настаивать более решительно, однако именно потому, что это полностью искреннее желание, я не хочу настаивать, а прошу. Согласны?..
- Я не понимаю вас,- наконец прошептал Гальванеску.
- Ну вот,- разочарованно всплеснула руками Сахно,- я так и знала, что вы это скажете. Еще бы! Как же можно понять такое предложение, как поверить в миролюбие моих намерений после того, как вы хотели меня убить,- будем говорить так - убить? Однако, стыдитесь, доктор! Вы человек науки, и обывательский образ мышления вам не к лицу. Неужели вы не способны поверить, что я - молодой научный работник - увлеченная вашей научной идеей, способна забыть обиды, которые вы мне нанесли и собирались нанести? Я могу ненавидеть вас за это и далее, однако это не мешает мне уважать ваш научный гений и жаждать учебы у вас. Разве не так?
Гальванеску молчал. Он, вероятно, раздумывал. Сахно говорила достаточно искренне, да и мысли ее, по сути, были правильны, а доводы убедительны.
- Только будьте искренни и объективны, доктор,- снова заговорила Сахно.- Если, размышляя сейчас над моим предложением, вы обдумываете только, как воспользоваться им, чтобы потом, в удобную минуту, расправиться со мной, тогда лучше оставим эти разговоры и... распрощаемся. Представьте себе, будто ничего между нами не случилось. Не думайте также, что если, скажем, вы не согласитесь, то я безусловно убью вас. Ну?
Гальванеску молчал. По его нахмуренному и сосредоточенному виду Сахно понимала, что это не просто игра в нерешительность, чтобы получить больше шансов. Гальванеску колебался. Это было очевидно. Возможность использовать эти условия только для того, чтобы освободиться, а потом отомстить, по-видимому, не имела для него первостепенного значения. Его останавливали какие-то иные соображения.
Сахно начинала нервничать. Любой ценой она должна добиться согласия Гальванеску!
Чтобы подчеркнуть свое преимущество, полную подчиненность ей Гальванеску и этим побудить его принять предложение, она сочла нужным сразу ограничить свои условия.
- Естественно, вы сами понимаете, что при всей искренности моих желаний недавний инцидент не позволяет мне целиком положиться на ваше слово. Чтобы обезопасить себя, я должна несколько ограничить вашу свободу на первое время. Однако, разумеется, только на первое время. Скажем, ваш "карманный радиотелеграф" я на некоторое время реквизирую. Ваши мастерские в это время работать не будут. Затем я изолирую вас в одной из комнат вашего дворца, где вы. позволите мне посещать ваши лекции с револьвером в руках... Однако все это лишь на первое время. Пока вы не убедитесь в искренности моих намерений, а я - в искренности вашего согласия... Ну, господин доктор? Идет?
После долгой паузы Гальванеску, наконец, заговорил:
- Я не могу уяснить одного: мотивов такого упорного желания. Извините, но я не верю, что причиной этому только ваше восхищение моими научными достижениями и желание их постигнуть. У вас есть еще какие-то намерения и, не зная их, я не знаю, что лучше для меня - сразу умереть от вашей пули или вначале продать вам мою тайну, а потом...