Самый сварливый беглец, Парпиев, вновь сваливал все на Мусаева, будто он, когда еще сидели в колонии, научил их на всякий посторонний стук отвечать из камер, как бы заявляя о себе внешнему миру.
— Знаю, — сказал Парпиев, — Мусаев вам голову заморочил, заявляя о своей невиновности. Вот вы и слушаете часами его рассказы.
— Ничего он такого не заявлял, — поморщился Вали-баба.
— Странно, — недоверчиво усмехнулся Парпиев. — А вы спросите у него. И узнаете, как это можно быть и виновным и невиновным одновременно.
— Уведите! — приказал Калихану Вали-баба.
— Что это был за дурацкий стук? — грубо спросил он у Мусаева.
— Вы имеете в виду тот, который доносился к нам снаружи?
— Не стройте из себя идиота, Мусаев! Я говорю о вашем стуке.
— Понял, простите, — стал извиняться беглец, — профессиональная привычка. Никак от нее не избавлюсь. Видите ли, когда строители прокладывают туннель, они всегда перестукиваются, чтобы узнать, далеко ли их товарищи. Ведь могут быть обвалы и всякое непредвиденное…
— Вы признаете себя виновным? — от рассеянности повторил свой прежний вопрос Вали-баба.
— Да, я рыл подкоп и не отказываюсь от прежних показаний.
— На сколько вас ранее осудили?
— Я уже говорил: на год.
— Сколько дней вы рыли подкоп?
— Дней? — горько, как бы жалея Вали-бабу, улыбнулся беглец. — Если бы дней… Подкоп в тюрьме мы рыли столько же, сколько туннель средней длины. Три месяца. Но учтите, что подкоп был раз в двадцать короче.
— Понимаю, — съязвил Вали-баба, — не было техники.
— Вы удивительно догадливы! — отпарировал беглец.
Вали-баба минуту молчал, сдерживая себя, чтобы не наговорить допрашиваемому грубостей за его столь независимое поведение. И продолжал:
— В первый день вы сказали, что сидите уже шесть месяцев, то есть половину срока. Три из них вы истратили на рытье бесполезного подкопа. А чем занимались остальное время, обдумывали? — спросил Вали-баба, сам того не замечая, что вопросы его вновь приняли любительский характер.
Зато от внимания Мусаева ничто не ускользало, потому он с такой готовностью ответил:
— Никак нет! На обдумывание ушло ровно две ночи. Днем, когда нас выводили на работу, я осмотрел местность, прикинул на глаз толщину стен… После двух ночей обдумывания дружно взялись за дело.
— Таким образом…
— Таким образом, за шесть месяцев мы вырыли не один, а целых два подкопа.
— Как это два?! Значит, вы еще раньше помогли бежать другой группе? Рассказывайте!
— Смею вас разочаровать. Никому я больше не помогал бежать. Тот первый подкоп остался, к сожалению, незаконченным. Нас ведь, как вы знаете, перевели из этого замка, — сказав так, беглец ожидал реакции собеседника, желая понять, знал ли Вали-баба о существовании на месте замка колонии, а если знал, имел ли к ней какое-нибудь отношение.
Вали-баба слегка побледнел, выдавая себя, а стоящий рядом Калихан даже закричал:
— Врешь! Нет здесь никакого подкопа. Замок охранялся надежно!
— Тогда, позвольте, я покажу вам незаконченный подкоп, — улыбнулся Мусаев, поняв наконец, в чьи руки попал. О том, что эти люди работали раньше в охране, говорили и их грубые, обветренные руки, и походка, неторопливая и четкая, и знание тюремного распорядка. А главное то, что они правильно сориентировались в пустыне и поймали их, беглецов.
— Прекрасно! — Вали-баба и его товарищи встали. — Показывайте!
12
Услышав за дверьми шаги и видя, что Мусаева ведут куда-то, соучастники его снова застучали тревожно по стенам, да так сильно, что Калихану опять пришлось призвать их к порядку.
Но беглецы умолкли не сразу, видимо, были сильно обеспокоены судьбой Мусаева. «Странные эти мошенники, — подумал Вали-баба, шагая за Мусаевым по коридору замка, — на допросах всячески чернят его, а в камерах стучат, протестуют…»
Мусаев почти наугад остановился возле дверей одного барака, а когда посветили, то оказалось, что это как раз тот самый, четвертый.
— Открывайте.
Калихан выбрал из связки ключ с биркой «4» и отворил дверь. Дохнуло на всех застоявшимся барачным запахом, и Мусаев, кажется, даже испугался, сказал:
— Странно, наши запахи… И, наверное, никогда не выветрятся из-за плохой вентиляции замка.
Барак осветили множеством фонарей, но свет здесь, как и в длинном коридоре, бледнел и исчезал куда-то без пользы.
Беглец отсчитал от двери какое-то количество плит, остановился и показал одну, в правом углу.
— Это здесь…
Четыре человека из команды принялись поднимать тщательно замаскированную, ничем не подозрительную плиту, подняли ее наконец и обнаружили дыру.
— Вот! — показал на свою работу Мусаев. — Кто желает спуститься?
Но ответа не услышал: Вали-баба и товарищи стояли растерянные, чувствуя свое поражение.
Один за другим подходили к яме, наклонялись и освещали ее фонарями, как будто исполняли полный таинства ритуал.
— Тогда разрешите? — Мусаев просунул в дыру ноги, и не успел Калихан остановить его, как беглец прыгнул и скрылся с головой в полумраке.
Сверху направили на него ружье, но беглеца это не смутило, он принялся объяснять, что к чему:
— Как видите, здесь подкоп идет вниз метра на два. Затем сворачивает направо, вроде буквы Г и идет под стеной… Подкоп рассчитан на человека средней упитанности, примерно такого, как вы, гражданин следователь. Кроме того, у беглеца должны быть крепкие легкие, иначе на десятом метре можно задохнуться от паров и потерять сознание…
— Ну, вылезайте! — приказал Вали-баба, чувствуя, что беглец овладел обстановкой, а они слушают растерянные, разинув рты и как бы признаваясь в своем полном бессилии.
Когда Мусаев вылез из ямы, Калихан все же проворчал:
— Не думайте, мы вас и тогда поймали бы.
— Возможно, — ответил беглец, — не спорю. Операцию вы провели отлично.
Вали-баба молчал, обдумывая сказанное беглецом. Да, операцию провели отлично, это даже Мусаев признал. Но и он сам, беглец этот, не лыком шит, достоин восхищения, два подкопа — это же надо уметь!
Вали-баба сильно вырос в собственных глазах, оказавшись более хитрым и настойчивым, чем Мусаев. Ведь за такого человека повышают в чине и дают медаль.
— Назовите ваших сообщников, — потребовал он у беглеца.
— Они сидят сейчас в замке.
— Но ведь в бараке были и другие?
— Те, кто видел наше занятие, давно на свободе. Срок их благополучно кончился!
— Но ведь они помогали вам?
— Нет, я не хотел, чтобы они рисковали.
— Молчаливые соучастники?
— Нет, почему же?! Многие даже уговаривали нас не делать подкоп, считая это бесполезным.
— Мудрые люди! Как они оказались правы!
— О, да!
— А вы до сих пор убеждены, что надо было копать?
— Убежден, разумеется…
— Почему?
— Знаете, давайте выйдем из барака. Ведь я могу шмыгнуть в дыру, и вам надо будет много потрудиться, чтобы вытащить меня обратно…
— Уведите! — раздраженно проговорил Вали-баба.
13
Только первые два дня беглецы были возбуждены и проявляли какой-то интерес к жизни. Приглядывались, изучая личности этих странных людей, поймавших их, думали о своих промахах и ошибках во время бегства по пустыне. И о разных разностях.
Но, узнав, кто есть Вали-баба и его товарищи, сразу же потеряли к ним интерес, захандрили от безделья и обыденщины.
После коротких допросов и прогулок все остальное время они лежали, растянувшись на каменном полу, и было им тяжко даже рукой шевельнуть. Лица их, чуть загоревшие во время побега, снова стали серыми, а равнодушные глаза потускнели и ничего уже не выражали.