— Это значит, — сказал Юсуф, — что ты, который выжимал виноград, будешь подавать своему хозяину вино, а ты же, кому снились птицы, будешь распят и птицы будут клевать твою голову…
Душан вышел к воротам, тихо открыл их. Человека, несшего на голове хлеб, уже не было в переулке. Наверное, его распяли за то, что он не смог удержать на голове хлеб, и он упал на землю и не простил его за обман. Ведь не зря же бабушка говорит часто: «Каким был хлеб в мои детские годы — ароматный, мягкий! А сейчас все хуже и хуже — помол не тот, один обман…» И тут же, спохватившись, что ругает хлеб, еще раз подчеркивала для ясности, перенося гнев на пекаря: «Этот пекарь — плут…»
Бабушка наконец сдалась, утомившись от его настойчивости: «От чего ты умрешь?» И, когда стояли они у ворот, сказала, показывая на высокий хвост смерча в небе: «От дьявола, он прилетит со смерчем и унесет меня…» — и пожалела, потому что теперь все вопросы его были только о нем, дьяволе.
Он уже знал, что дьявол — не человек и не зверь, удивительно расчетливый, он взял у того и другого все самое ценное для себя и сотворился, ум человека помогает ему в колдовстве, а язык заклинает, порицает, снимает запреты и освобождает, зато душа у него звериная, принимает самые различные обличия, чтобы не быть разгаданным и пойманным, а устрашает, плут, козьими рогами, бородой и хвостом, который может укорачиваться, удлиняться, словом, болтаться всякий раз в нужном размере, и, коль скоро ему приходится защищаться, презираемому и преследуемому всеми, на человечьи руки он ловко приставил когти и, высунув их из-за забора, устрашает детей и хохочет.
Зная такой его облик — получеловека, полузверя, — люди отказываются от родства с ним, делая это с таким отчаянием, будто их, людей, подозревают в тайной с ним связи, но и звери отмахиваются от него, приводя свои доводы и доказывая, что ум более подчеркивает принадлежность, чем душа, и что по человеческой речи дьявола скорее относят к людям, чем, скажем, по рогам и бороде к животным.
Слушая все это, дьявол хихикает и, как бы примиряя людей и зверей, говорит, что принадлежит он всему роду живому и что сам он обиделся бы, если бы одна из спорящих сторон взяла его к себе в родство, отказав другой; он вездесущий, легко и просто переходит от людей к животным и наоборот, знает все их тайны и желания и держит в своих руках все их связи.
— Каков плут?! — воскликнула бабушка.
И больше всего он удивился, когда она добавила, что в чем-то этот плут, такой мерзкий и страшный, бывает нужен людям. Взять, к примеру, лентяя плешивого, которого все вокруг зовут «дурак». Приходит к нему отец и говорит, что кто-то ворует дыни на их поле, и посылает лентяя проследить. Лентяй лежит между грядками и видит, как в полночь прилетает огромная птица, хочет взять когтями дыню, но лентяй хватает ее за лапы и летит вместе с ней, желая победить воровку упорством, наконец птица заговорила: «Отпусти ты меня, плешивый, а в награду я дам тебе маковое зернышко, оно принесет тебе счастье. У царя болеет дочь, ты вылечишь ее этим зернышком и получишь ее в жены и полцарства в придачу». Птица эта, известно, заколдована дьяволом, дьявол любит ради забавы брать у зверей их души и передавать людям, превращая их в птиц, и наоборот, отдавать души птиц людям, так он потешается от скуки: что из этого получится? Берет лентяй это зернышко и отпускает птицу, идет к отцу. «Все вы смеетесь и называете меня дураком, а я царем стану». Отец не верит, в слезы, думает, как бы плешивый сын бед не натворил, а тот уже далеко от дома, к дворцу приближается. Во дворце, и правда, вокруг больной принцессы доктора спорят, но ей-то от этого не легче. Подходит дурак. «Я берусь ее вылечить», — и всех просит выйти. Принцесса съедает зернышко и на следующее утро веселая, говорливая, как будто не болела больше года. Приходится царю сдержать свое слово и женить лентяя на принцессе и полцарства ему отдать — повезло плешивому. А после их женитьбы и та птица снова превращается в человека, потому что был у них такой договор с дьяволом: если найдется кто-нибудь, кто не побоится схватить тебя за лапы и летать с тобой, пока ты не взмолишься и не отдашь ему за свое освобождение маковое зернышко, тогда верну я тебе твой прежний облик…
Выходит, не будь этих дьявольских козней, плешивый лентяй никогда не нашел бы своего счастья, а всю жизнь звался бы дураком — дьявол, сам того не желая, помог.
Это вполне здравое объяснение не успокоило его, ведь смерч должен забрать бабушку и оставить его в тоске. Он скатал из глины шары, чтобы метать их в дьявола, едва он приблизится к их воротам, чтобы унести бабушку, а сам, тайком открыв калитку, следил, когда же на пустыре за домом родится смерч.
Смерчи рождались часто, песок начинал ползти по земле, вбирая в себя сор — листья, клочья бумаги, вату, — тогда дьявол, вылезший из трещины на пустыре, весь еще в теплом пару недр, обкатывал со всех сторон песок, сотворяя из него столб, и поднимал его все выше, хвост смерча продолжал волочиться по земле, зато верхушка столба распускалась веером, и таким смерч покидал пустырь, чтобы потанцевать на улицах.
Едва смерч уходил с пустыря на промысел, Душан ждал его уже у своих ворот с глиняными шарами в руке, ибо думал он, что влажный шар, ударив дьявола, обязательно отпечатает его тень на песке. Сам дьявол, превратившись в птицу, сразу же улетит, зато Душан увидит, что попал в него — дьявол оставит на песке свое изображение, а сам, испугавшись, не вернется больше к их дому, чтобы забрать бабушку.
Дьяволы, видно, чувствовали эту угрозу и прямо с пустыря направлялись грабить на другие улицы, и долго в тупике их не было смерча, но вот один, самый дерзкий, все же забрел сюда. Распахнулись от сквозняка соседские ворота, и Душану показалось, что смерч вылез в коридор изнутри дома, извиваясь, он уже плясал в тупике, вытягивая свой хвост из ворот и облизывая после мерзкого своего дела губы, как будто на них еще чувствовался вкус чьей-то души.
Ненасытный, он еще заглядывал верхушкой в другие дворы, перегнувшись на мгновение своим телом через стены, а хвост уже тянулся в нетерпении к другим домам. Дьявол внутри вихря все время греб лапами, закрывая себя песком; там, где тело его могло обнажиться, песок кружился густо и плотно, а там, где дьявол мог задохнуться, он отталкивал от себя песок и так двигался к их воротам, посвистывая и веселясь.
Шел он не посередине тупика, а жался к стенам, и от дыхания его оставались на стенах влажные полосы, словно не надеялся он на зрение, а вынюхивал души, какая чем пахнет. Затем вдруг подобрал под себя хвост и улетел, прежде чем Душан бросил в него шар.
— Плут, — шепнул Душан, — плут! — ибо был уверен он, что дьявол понял его намерение и решил пока спрятаться и переждать, прилететь в следующий раз неожиданно и застать бабушку врасплох.
Душан побежал к тем воротам, откуда, как ему показалось, дьявол вышел, забрав душу. Постоял, напрягая слух, желая услышать плач и стенания: ворота были уже закрыты, и он не решался толкнуть их и заглянуть вовнутрь.
Но ворота все же открылись, вышла женщина, удивилась, улыбнулась Душану, узнав его, что-то сказала, легко так проведя рукой по его волосам. Но он промолчал, постоял с опущенной головой, затем пустился обратно и пересчитал свои шары.
Когда шары затвердели и стали трескаться, он вынес их за ворота и катал по тупику, мальчишки подсмотрели, всем это понравилось, и весь коридор вскоре был усыпан глиняными шарами, но случайный дождь намочил их, проснулись утром, а вместо шаров кучки глины под ногами.
Вечерами уже хор мальчиков пел в тупике — был сентябрь, месяц рамазан. Весь длинный сентябрь слушал он, как хор этот — вначале слишком робко, будто пробовали мальчики голоса, потом все громче — пел, переходя от порога к порогу и приближаясь к их воротам. Тогда он поднимался на крышу, чтобы лучше разобрать слова этой песенки, и сидел там, прячась, до тех пор, пока поющие не заглядывали к ним во двор.