— А что? — будто не поняла Рикка.
— Как что? Ведь Молла — это же я!
— Знаю, — сказала Рикка, беря новый орешек.
— Знаете? — почему-то просиял Молла. — Откуда? — И тут же понял: —Да, я ведь называл свое имя!
Когда отошли от афиши, Молла сказал мрачно, чтобы разговор этот не прерывался:
— Я буду бороться. Через тридцать долгих лет… Снова на ковре. Это правда… Что вы скажете?
— Не боитесь? — спросила Рикка.
— Чего? Директор сказал: не бойся. Народ ждет, что я снова одержу победу. Думают, что я бездельник. Но они увидят чемпиона Моллу! Такого, как много лет назад, молодого и красивого. Не думайте, что я такой. Вот — руки дрожат! Вот — щеки отвисли! И вот — живот у меня выпирает! Ерунда, я не такой! Внутри у меня здоровый дух! Я его оберегал, этот дух, все годы, лежа в чайхане, в темном месте, я его закупорил, как в кувшине, чтобы не тратить на суету и на мелочи. И он у меня сидит здесь и ждет! — хлопнул себя по животу Молла.
В ответ маленькая Рикка весело засмеялась, думая о том, какой он смешной и трогательный со своей оправдательной речью.
— Вы смеетесь, — обиделся Молла, — а это правда…
— Бизон вы, — нежно сказала Рикка, погладив его огромную руку.
— Да, — сказал он торжественно в приливе хороших чувств, — я женюсь на вас, когда вновь стану чемпионом. Вам надо семью, наконец, и детей. И пусть народ скажет потом: «Молла сошел с ума»…
— Пусть скажет, — согласилась маленькая Рикка.
— Что, чемпион, идешь? — кричали в то утро Молла-беку на всех улицах. — Давай борись, а мы посмотрим, патриот ты своего города или дерьмо?!
— Приходите, — улыбался всем Молла и махал рукой. Он был вежливый, внешне вполне уверенный. Чисто выбритый и праздничный — таким его давно не видели.
— Что же ты пешком, Молла-бек?! Несолидно чемпиону без фаэтона! — кричали на тех же улицах.
— Ни к чему мне фаэтон, — серьезно отвечал чемпион, — ноги у меня крепкие.
Возле цирка к нему бросилась толпа неудачников:
— Дорогой Молла! Билетов нет, а мы пришли страдать за тебя. Будь добр, проведи!
Молла растерялся, но важно сказал администратору:
— Пропустите народ, это мои родственники.
— Куда? На голову себе? — накричал на чемпиона администратор. — Прошу не распоряжаться!
— Сейчас я позову директора, — пообещал народу Молла-бек и ушел через запасной ход в цирк.
Директор, осмотрев зал и подсчитав предполагаемый доход, радуясь, вернулся в контору:
— А, чемпион! — приветствовал он Моллу. — Хорошо! Красив! В форме?
— В форме, — подтвердил Молла робко.
— Да! — почему-то нервно захохотал директор, не находя места, чтобы сесть. Хохотал он прямо в растерянное лицо Моллы, хлопал его по плечам и по животу, сунул ему в рот толстую сигару: — Кури… Ха-ха-ха!
Моллу чуть не стошнило, но он выдержал и стал жевать сигару, глотая ее по частям.
— Там народ собрался, друзья и родственники, безбилетники, — вспомнил Молла.
— Это мы тоже решим! — без сомнения сказал директор и, вызвав администратора, приказал:
— Продавай билеты безостановочно, чтобы ни одного пятачка лишнего не осталось, заполняй пустоты народом, для их же удовольствия!
— Я предлагаю территорию манежа сократить и на освободившееся место народ поставить, — изложил свой план расторопный администратор.
— Правильно! Сокращай и ставь! — разрешил директор.
В это время в контору вошла маленькая Рикка и тот самый Яков, проглотивший на базаре гранатовую косточку.
— Здрасте, коллега, — испуганно приветствовал Яков Моллу, шумно вздыхая.
Молла вскочил и уставился на Рикку, не делая из их связи никакой тайны для окружающих.
Вошел бухгалтер со счетами. Пристроившись в углу на ящике, он занялся своей основной работой — деловито подсчитывал какие-то немалые суммы на счетах, перенося цифры на бумагу.
— Чемпиону десять процентов. Ладно, пятнадцать, — махнул рукой директор.
Бухгалтер снова занялся подсчетами.
— Двести двадцать пять! — подсчитал он безошибочно. — Сейчас выдать или после представления?
— Как Молла пожелает.
Директор подошел к Молле и протянул ему еще одну сигару.
— Молла, — сказал он добрым тоном, — за каждый сеанс мы платим тебе по двадцать пять ваших рублей — таньга.
— Да, верно, — подтвердил Молла, не зная, куда девать вторую сигару.
— Выходит, если ты выиграешь поединок, получишь двадцать пять. Но выиграть труднее, чем проиграть, верно ведь?
— Да, верно, — стал терять ясность мысли Молла.
— Так вот — ты должен проиграть. И за сознательный проигрыш получишь двести двадцать пять таньга — целое состояние!
Ленивым своим умом Молла не сразу понял нехитрый торг.
— Вы с Яковом не пара, — показал директор на мучающегося сомнениями Мариотти. — Победишь — сразу погубишь весь цирк. А нам еще две недели быть в царстве-государстве вашем. Пойми правильно, чемпион. Кури сигару! Не мни ее! И ступай получай свою крупную сумму!
— Двести двадцать пять, — шепнул Молла, обреченно посмотрев на Рикку.
Та весело подмигнула ему: знаешь, бизон, сколько орешков и разных восточных рахат-лукумов можно купить на такую сумму? Я буду щелкать все вечера, гуляя с тобой в тенистых аллеях. И к черту слава и афиши, мы просто не будем останавливаться возле них.
— Тогда я женюсь, — сообщил Молла и, покончив с сомнениями, направился прямо к Рикке, чтобы поцеловать ее руку.
Минуту все молчали, опешив. Первым захохотал директор, а за ним, всхлипывая, как сквозь слезы, засмеялся и Яков.
Разгоряченный Молла схватил Якова за руку и бросился за ним в коридор, приказав:
— Прошу, коллега, защищаться!
Он дал возможность Якову опомниться и собраться с силами.
Затем сжал его, хилого, в объятиях и швырнул на доски. Да еще ногой придавил стонущего Якова, показывая всем: «Вот как надо бороться!» Мол, не думайте, что продался Молла из-за трусости!
А через минуту Молла уже стоял на виду у тысячи людей и хандрил.
Не слышал ни криков, ни вздохов — внутри у него была тишина.
Не ощущал он также прикосновения потных рук измученного, как и он сам, Якова; бегал Яков вокруг крепконогого Моллы, не зная, как обхватить его мощное тело.
Недоумевает публика: что случилось с Моллой, на которого молится весь город с утра? Криком радости встретила она появление Моллы, подбадривала, просила, умоляла, чтобы дал он настоящее зрелище.
— За ногу хватай, заячья душа, — шептал Молла Якову.
Яков же изнывал от непосильной работы, скулил по-собачьи. И видно по всему — смущался чего-то.
— Да ты не робей, дурак, — журил его Молла, делая при этом различные сложные вариации, чтобы создать видимость честного поединка.
— Прости, — извинялся Яков за свою физическую неполноценность, — грудь мою давит жаба…
Молла хитрит, решили зрители, растягивает удовольствие, желая поиздеваться над немощным противником.
Нелепая ситуация вдруг рассмешила кого-то, сидящего на галерке, и вслед за ним захохотал весь зал.
— Самое время, — сказал Молла Якову.
Жаль ему стало противника за то, что с таким трудом зарабатывает он свой хлеб насущный.
— Чуть подсобери силы — и я упаду…
Яков же в ответ тоже вдруг засмеялся вымученным смехом, кашляя. Молла ахнул от хамства такого и прижал ладонью рот Якова. Но неудачно. От сильной боли в руке Молла согнулся. Яков успел подтолкнуть его, и Молла рухнул на ковер удовлетворенный.
Молла лежал на спине и не слышал, как засвистел, заулюлюкал цирк, как стали бросать в него какие-то предметы. Молле хотелось одного — плакать.
— Эх, Яша, Яша, — сказал он Якову, сидевшему на его теле. — Разве можно кусать пальцы? Это же нечестно…