Вечером Молла появился в дорогой чайхане в новых брюках и желтых тяжелых ботинках, держа руку в кармане, где у него лежала крупная сумма.
— Эй, рябой, — толкнул он чайханщика в бок, — живо стели ковер, плов есть буду!
Чайханщик от растерянности успел только рот раскрыть.
Молла направился в дальний угол чайханы и, взобравшись на деревянную лежанку, придрался к безобидному посетителю, сказав:
— Плов мой пронюхал? Слезай отсюда, да поживее!
Посетитель еще позавчера угощал здесь Моллу чаем. Но напоминать не стал, ушел.
Молла снял ботинки и положил их на самом видном месте. И устроился поудобнее, по-турецки, в ожидании плова.
Чайхана была разделена на три зала. Самый дальний, где сидел важный Молла, считался аристократическим. Здесь ели плов, шашлыки и слушали свист перепелов в клетках, подвешенных на стенах рядом с корзинами, полными груш и абрикосов.
Средний зал, поскромнее, был для тех, кто ел плов раз в неделю, но хорошо и сытно. А в самом большом, третьем зале запивали чаем сухие лепешки. В этом зале провел большую часть своих дней Молла, довольствуясь лепешкой и слушая неторопливые рассказы грузчиков и арбакешей.
Молла не завидовал тем, кто ест плов. Он загнал далеко вовнутрь тщеславие. Он просто знал, что когда-нибудь появится у врат чайханы другой Молла и пройдет в зал для богатых, чтобы занять достойное место.
— Эй, Уктам! — позвал он чайханщика. — Скажи, чтобы эти бездельники в большом зале не курили так часто. Задыхаюсь я! И живо повара ко мне!
Чайханщик молча и лениво повернулся, чтобы уходить.
— Ты чем-то недоволен? — не понравилась его медлительность Молле. — Скажи, брат, не смущайся, я ведь добрый. Могу купить тебя с твоей чайханой!
Молла говорил нарочито громко, чтобы слышали все три зала и те грузчики и арбакеши, с которыми он грыз сухую лепешку, одалживая ее у чайханщика.
— Нет, я доволен. Сейчас исполню, — ответил чайханщик.
«То-то!» — подумал Молла и в блаженстве прилег, ожидая повара.
Повар принесет казан жирного, с разными пряностями и чесноком плова, и Молла будет долго смотреть, наслаждаясь, прежде чем возьмет на кончик пальца первое зерно из тысячи зерен. Тысячу раз откроет рот и не устанет, будет жевать и глотать, растягивая удовольствие от ощущения сытой и безмятежной жизни.
— Уктам! — закричал он снова, по чайханщик не появился.
— Ослы несчастные! — сказал самому себе Молла. — Когда я был нищ и грыз лепешку, чайханщик прибегал по первому зову. Когда же у меня двести двадцать пять таньга, все вокруг оглохли. Все наоборот, — погрустнел Молла от людской нерасторопности.
В большом зале в это время вчерашние друзья Моллы, всякие грузчики и арбакеши, пили, ели лепешки, обсуждали нехитрые свои дела и веселились.
Молла вынул из кармана всю крупную сумму и стал украдкой делить ее на части. Разделив, запрятал деньги, распихал их по карманам, часть спрятал в пояс, а часть засунул глубоко в ботинки и манжеты брюк.
Тихо, чтоб остаться незамеченным, пробрался он в знакомый большой зал и сел с краю.
Чайханщик тут же поставил перед ним чайник и традиционную лепешку на подносе.
— Смотрите, — сказал кто-то из грузчиков, — Молла!
— Пьет чай, — сообщил второй то, что увидел.
И продолжали они начатый разговор о ценах на верблюдов в ближних казахских аулах. Молла слушал, но не вступал в беседу, хотя и очень хотел — просто он не знал ничего о верблюдах. Тему эту затронули в чайхане, когда Молла был занят цирком, поэтому основные сведения он пропустил.
— Уктам! — крикнул он, желая проверить чайханщика. И остался очень довольным, когда чайханщик сразу же прибежал на зов:
— Слушаю вас!
— Ничего, брат, ничего, — добродушно похлопал его по плечу Молла, — это я слух твой проверял…
Друзья-товарищи говорили теперь о породах верблюдов, и всем нравилась белая, редкая.
— Цена такому верблюду больше тысячи! — доказывал один грузчик.
— Положи мне на ладонь пятьсот, к вечеру я тебе приведу белого, — возразил ему второй.
Молла хотел крикнуть:
— Двести двадцать пять за белого! — но вовремя спохватился, поняв, что так вступать в разговор глупо, осмеют.
Молла только покачал головой, жалея, что отстал от беседы, выбился из колеи за то время, пока был в цирке, и что не о чем ему больше говорить в чайхане, и что стал он теперь для всех чужим.
Тоскуя, он вышел из чайханы, чтобы хорошенько подумать над этим…
Молла воровски посмотрел на темную улицу, взял и содрал афишу.
— Вот так! — словесно подтвердил он свои действия, когда Рикка снова взяла его под руку и они побрели дальше.
Молла шел, не переставая мрачно думать, и от дум лицо его стало серо-зеленого цвета. И еще его стал мучить насморк в середине лета. Ему хотелось одного — идти и идти по знакомым с детства улицам. В них он искал спасения, зато в улицах, где он давно не был, Моллу страшило что-то.
Рука маленькой Рикки была холодной и дряблой, будто всю жизнь она занималась стиркой. И не было в Рикке больше загадочности и красоты.
И еще Молла заметил, что она истощена какой-то внутренней болезнью и убого одета. Прелесть ее, согревавшая Моллу, улетела куда-то в густое пыльное небо.
Молла привел Рикку к большой шелковице и стал ожесточенно целовать.
Рикка не сопротивлялась, но была равнодушной.
— Простите, — сказал Молла, — я совсем сошел с ума.
Потом он решил поделиться тем, что его сильно тревожило.
— Вот уедет цирк и будет набирать в других городах таких, как я, глупцов. А мне придется еще долго жить с пародом. Вчера в чайхане я не мог ничего сказать друзьям о верблюдах, — вздохнул Молла.
— Не тревожьтесь, — вдруг сказала Рикка, — я помогу вам.
— Помогите! — взмолился Молла. — Больше мне не на кого надеяться.
— Яков — мой муж, — без всякого нажима сообщила Рикка. — Попрошу его выступить с вами еще раз, но уже в чайхане, где вы сможете убедить друзей.
Молла долго молчал, борясь с насморком и тщеславием.
— Да, — сказал он, — это чувствовалось, когда вы делили с ним гранаты на базаре… Но согласится ли ваш муж Яков на собственный позор?
Яков согласился. Он лишь предупредил Моллу, когда они направились в чайхану:
— Коллега, только вы не очень старайтесь, как в тот день в коридоре цирка. У меня действительно жаба…
— Ничего, — заверил Молла, — всего один раз, чтобы народ примирился…
Остальной путь они молчали, и обоим почему-то было неловко.
Молла воспрял духом, когда увидел, что в чайхане так же многолюдно, как в цирке.
— Бродяги и бездельники! — закричал Молла, показывая на робкого Якова. — Смотрите, кого я привел!
Люди сразу узнали Якова и ответили:
— Это тот, кто поборол тебя! — и занялись своими разговорами.
— Нет, вы не отворачивайтесь, не притворяйтесь! — стал нервничать Молла. — Тот день в цирке не в счет, там был обман. Посмотрите, как я сейчас с ним расправлюсь, и вы воскликнете: «Да, Молла, ты настоящий чемпион!»… Чайханщик, стели ковер на площадку!
— Ну-ка, ну-ка! — оживилась публика, занимая места поудобнее.
А Молла, забыв о просьбе Якова, грубо толкнул его ближе к толпе, злорадствуя при этом.
Яков жалобно пробормотал что-то, но понял, что не будет ему на сей раз пощады.
Грузчики бросились очищать площадку, стелить ковер. Толпа уже гудела, требуя зрелища.
— Я поведу его по всем чайханам города, чтобы за одно ошибочное поражение победить десять, сто раз! — пообещал людям Молла.
— Всевышний спаситель… — зашептал Яков, видя безумный блеск в глазах зрителей.
— Начинай! — закричали они Молле.