— Ну, теперь я начинаю понимать причину печальной физиономии моей жены, когда я ее увидел в башне. Но предупреждаю ваше сиятельство! Этой женщины следует беречься… для нее не найдется окна достаточно высоко прорезанного и стены достаточно крепкой. Я знаю ее, очень хорошо знаю.
— Не полагаю, чтобы ей у меня было очень дурно, а посему она и не убежит.
— На этот счет вы ошибаетесь. Эта женщина способна на всевозможные извороты. Чтобы помешать ей сделать зло, необходимо употребить иной способ, дать ей особого сторожа.
— Она его обольстит.
— Пусть этот сторож будет весь вылит из бронзы, сделан из дуба, из мрамора; пусть он будет, например, такой, как я.
— Мысль недурная! — произнес Каспар д'Эспиншаль, кивнув головой. — Но неудобоисполнимая, тебе пришлось бы оставить службу у кавалера.
— В самом деле, затруднение немаловажное.
— Ты не желаешь оставлять своего господина?
— Я не могу этого сделать.
Граф нахмурился.
«Неужели этот ничтожный лакей действительно бескорыстно любит своего оборванного гасконца», — подумал он. И затем громко произнес:
— Люблю и уважаю честный характер. Мне бы хотелось даже иметь такого слугу, как ты.
— Выслушайте меня, граф! — заговорил Бигон. — Я одолжил кавалеру шестьдесят пистолей, и он уплатил их самым аккуратнейшим образом. Уйди я сейчас от него, он не задержит меня. Но я знаю наверное, он точно так же привязан ко мне, как я к нему. Мои предки из века в век служили его предкам. Он мог мне не отдать моих денег, мог разорить меня, даже отнять жену, и все же я не сделал бы ему зла. Я его не оставлю, мы неразлучны, пока один из нас не умрет; он нуждается во мне, а я в нем. С недавних пор он вздумал колотить меня… Но это пустяки. Бигон всегда остается Бигоном, и все Бигоны принадлежали Сент-Беатам в течение тысячи веков. Несколько лишних палок меня не обесчестят. Мои уважаемые предки, чистившие здесь на земле сапоги Сент-Беатам и там, на небесах, занимающиеся, вероятно, этим же самым делом, восстали бы из гробов в негодовании, если бы я покинул кавалера.
— Он может впасть в нищету.
— Я буду гордиться его нищетой.
— Ну, я ошибся, считая тебя человеком без предрассудков.
— Вы и не ошиблись, я не имею предрассудков. Будь мой господин богат, я бы его обворовывал не хуже, чем это делает ваш интендант Мальсен; выпивал бы его вино и соблазнял бы его вассалок. Вещи такого рода допускаются во всех порядочных домах. Но Телемак де Сент-Беат беден, и я буду стараться всеми силами помочь ему подняться из несчастья. И мы добьемся этого, не будь я Бигон. Говоря откровенно, его сестра, эта… эта особенного свойства госпожа.
— Объясняйся понятнее, метр Бигон!
— Но видите ли, сиятельнейший граф… Госпожа Сент-Жермен желала бы, чтобы кавалер служил ей… как бы лучше выразиться? Служил ей плащом, закрывающим, что не надо замечать людям.
Не будь на улице так темно, Бигон мог бы заметить при этих словах внезапную бледность Каспара д'Эспиншаля.
— Ты в самом деле жемчужина между лакеями, — произнес, помолчав, граф. — Но от моих намерений, касающихся тебя, я еще не отказываюсь. Им придет черед. Веди меня теперь к кавалеру.
XVI
Госпожа Эрминия де Сент-Жермен, развалившись небрежно на софе, разговаривала со своим братом. Совершенная брюнетка, как брат, она, одетая в белое платье, напоминала героиню Данте.
Длинные черные локоны падали на белые плечи, точно бархат на сияющий белизною мрамор. Накидка, покрывавшая прекрасную вдову, дозволяла заметить всю ее свежесть и деликатность тонкой кожи; в этом отношении худоба и пергаментность Телемака де Сент-Беата составляли совершенную противоположность между сестрой и братом.
Эрминия была настоящая красавица, превыше всякой критики. Правильные черты, великолепные глаза, свежие улыбающиеся губки, стройная талия — все это поражало в ней с первого взгляда и впечатление только увеличивалось, когда наблюдатель обращал внимание на отдельные части этой поразительной красоты.
Но было, впрочем, что-то, что портило общую прелесть и гармонию при слишком усердном наблюдении. Прекрасные глаза поглядывали искоса; улыбке недоставало искренности, а губки были зачастую слишком сжаты. Холод и жесткость проглядывали сквозь прельщающую поверхность в этой женщине.
Эрминия могла быть жемчужиной гарема, а в наших странах такие женщины делаются украшениями лучших гостиных. В Клермоне она была не на своем месте. Она это чувствовала и ждала… Чего? Про то мы узнаем вскоре.