— Первый шаг я сделаю. Но не больше. Унизиться, умолять я не в состоянии. Лучше умереть.
— Но разве вы сочтете унижением, когда первый скажете человеку, вдвое вас старшему: граф! Помиритесь.
Каспар д'Эспиншаль закусил губу и склонил голову.
— Нет, это не будет унижением, — ответил он. — Быть может, после этого мы и помиримся; более даже, он не забудет меня в своих молитвах, но дочери все равно он мне не отдаст.
— Значит, существуют еще особые причины?
— Вам нужны особые причины? А разве их мало? Всякое преступление, случающееся в окрестности, приписывается мне. Все говорят о преступных д'Эспиншалях, как о Трималионах и Гелеогабалах, как о бешеных тиграх. Содержит целый сераль, утверждает один; насильственно похищает женщин, говорит другой. И, однако же, не странно ли: ни одна из моих любовниц никогда не жаловалась на меня. Что касается моих преступлений, то где же они? Сеньор де Бо убит мной, но я защищал собственную жизнь, он на меня напал втроем, по-разбойничьи; де Кандит ранен мной, но он убил моего человека. Смерть Шандора мне приписывают, но убил его не я; я даже хотел его спасти, но несчастье и судьба помешали. Конечно, у меня есть грехи. Я называюсь Каспаром д'Эспиншалем, и то, что для прочих составляет небольшое отступление от общепринятых правил, для меня является преступлением. Клевета так усердно занималась мной, и притом так долго, что теперь для большинства моя особа является гораздо более ненавистной, чем сам Вельзевул в человеческом теле. И у кого же, если не у сеньора Шато-Морана, моего земляка-врага, клевета против меня получает полный ход и самую удобную для себя почву. После всего, любезный кавалер, будешь ли еще сомневаться, что я самый несчастный из людей!
На этот раз искренняя слеза блеснула в голубых глазах красавца Каспара д'Эспиншаля.
Телемак де Сент-Беат был растроган.
— Верите ли вы в мою дружбу? — спросил он.
— Кавалер! Вы мой единственный друг.
— В таком случае, доверьте ваше дело мне.
— С радостью доверяю… Действуйте, как найдете лучше и если успеете…
— Вперед я ничего не стану обещать, но ручаюсь, что употреблю все возможные усилия.
И кавалер, отворив окно, крикнул:
— Эй, Бигон!…
— Что прикажете? — отозвался экс-торговец, являясь с набитым ртом и салфеткой в руке.
— Вели оседлать Гектора и Мернотку.
— Мою и вашу лошадь, то есть я хотел сказать, вашу и мою лошадь.
— Да, да!
Бигон от удивления едва не подавился.
— Разве мы едем в дорогу?
— Может быть.
— Далеко мы едем?
— Увидишь, как поедем.
— Ах, мой уважаемый кавалер, я умираю от отчаяния и любопытства. Могу ли я, по крайней мерс, взять с собой ключи от башни?
— Можешь даже взять с собой саму Инезиллу, — вмешался в разговор Каспар д'Эспиншаль.
— Но будь готов через час, — крикнул ему на прощанье Телемак де Сент-Беат.
XVIII
Бигон был очень взволнован.
Черт побери! Неужели графу Каспару д'Эспиншалю наскучили услуги моего оригинального господина и в особенности мои? Это было бы худо! Я здесь только что начал недурно устраиваться. Дон Клавдий-Гобелет очень веселый собеседник; Мальсена я начинаю приручать, а Мамртинка сама приручилась. Мало этого, я собственник очень недурного домика, который получил романтическое имя «Роскошь дружбы». Жена моя сохнет от тоски; Паскаль позеленел от досады; словом, я теперь самый счастливейший человек в мире. И все это оставить. О, сумасшедший! Но подумав немного, Бигон сообразил!
«Быть может, это простая прогулка. У кавалера физиономия что-то чересчур весела. Ну, я понимаю! Мы едем с поручением в Клермон».
Увидев в окошке Телемака де Сент-Бсата, он рискнул спросить:
— Положить в чемодан парадное платье?
Телемак де Сент-Беат ответил, наклонив голову.
— Позволю себе заметить: полдень уже наступил.
— Так что же.
— Мы не успеем сегодня быть на месте.
— В таком случае переночуем в Пессоаре, а завтра будем ночевать в Сент-Аве.
— Как, ночевать в Сент-Аве!
— А тебе не нравится ночлег в этом месте?
— Я там никогда не был. Но странно! Что мы будем делать в Сент-Аве? — И Бигон качал головой, сильно усомнившись в географических познаниях своего барина.
Помолчав, он решился предложить еще один вопрос.
— Долго ли мы пробудем в дороге?
— Пять дней, — ответил кавалер.
Бигон даже подскочил от радости.
— Слава тебе, Господи! Очевидно, нас отсюда еще не выгоняют.