Почти тотчас же вслед за тем ко мне в каюту ворвалось с полдюжины этих молодых скотов. Пьяные до положения риз, они никак не могли столковаться и принялись драться из-за меня, как бешеные. Вокруг меня раздавались затрещины, брань, шум, крики… Тум! Трах! Тум! Я сходила с ума от страха и радости. В конце концов самый сильный или самый трезвый из них победил остальных и выкинул их за дверь, кроме одного, который оказался чересчур избитым и лежал без движения на полу. Победитель оставался со мной с полчаса. Уходя, он оставил мне пять долларов, что считалось, кажется, весьма приличным. Я сохраняю их до сих пор.
Мой муж был удивительно аккуратный человек. Ровно в одиннадцать часов он вошел ко мне в каюту. Он принялся вытаскивать избитого матроса, и у меня было время, чтобы привести в порядок свой туалет. Муж довольно скоро узнал меня, — и эта бурная ночь закончилась, как я того и желала, его полным поражением. Он оказался истинным джентльменом. Он не рискнул ни на какую неуместную выходку. Я же, со своей стороны, не щадила его, подробно пересказывая о случившемся, и, несмотря на всю его сдержанность, чувствовала, что многие из этих подробностей весьма шокировали его. Я нашла, что он не лишен апломба… Ну, что ты на это скажешь?
Ты не отвечаешь? Быть может, ты с ним согласен?.. В таком случае, послушай мою «белую» историю.
Почему я называю ее «белой»? По той же причине, как ту, другую, — «красной»: по ее обстановке. Это было в 1907 году. Я жила с мужем в Петербурге. Его серьезно прочили на место посланника. Всемогущим при дворе министром внутренних дел был граф… Нет, я тебе не назову пока его имени. Ты сейчас узнаешь всю историю. Позволь же мне приберечь этот эффект к концу.
Мы занимали великолепную квартиру на Невском и задавали там пиры, чтобы доказать, что муж мой достоин должности, которой добивался. Министр внутренних дел — назовем его N. — был постоянным участником этих пиров. Очень скоро я заметила, что нравлюсь ему, и однажды вечером он доказал мне это — и словами, и действиями. Он шепнул мне, что стоит мне только захотеть, и через месяц я буду посланницей в Мадриде. Я ответила парой пощечин. Он ничего не сказал мне в ответ на это, но с той минуты — можешь мне поверить, у меня не было злейшего врага, чем он.
Назначили посланника в Мадрид; затем в Брюссель; затем в Рим, — и каждый раз мужа обходили. Ежегодно в ноябре царь давал большой бал в Новом дворце. Нас не пригласили, и мои агенты скоро доложили мне, что виной этому был N. Он даже лично беседовал с царем: «Мужа еще можно было бы допустить, ваше величество. Но жену совершенно немыслимо».
Становилось необходимым показать при случае этому господину свои когти. Заметь, — за все это время предатель ни разу не уклонился от моих приглашений, и был прав. Свету не должно быть никакого дела до наших личных счетов.
«Ничего, друг мой, — подумала я, — вечер, на который я позову тебя, будет последним, на который ты явишься». Приняв решение, я разослала с десяток приглашений к обеду — в том числе и ему — на понедельник 10 декабря. Было первое число. В моем распоряжении оставалась целая неделя. Времени более чем достаточно.
Здесь я должна вернуться несколько назад и рассказать тебе об одном приключении, на которое я сначала смотрела как на простое развлечение, не думая извлечь из него когда-нибудь пользу. У моего мужа в Петербурге был двоюродный брат, помощник директора тайной полиции. Я обожаю истории с нигилистами, а революционеры всегда возбуждали мое воображение, порой даже внушали мне симпатию! Мне не стоило большого труда заставить разболтаться чиновника тайной полиции. Таким образом мне удалось узнать некоторые имена и адреса тех многочисленных, более или менее укромных кафе, где зачастую бывали мои динамитчики. Не прошло и недели, как я уже завязала знакомство с одним из них.
Какой прелестный костюм я себе сделала! Простое черное платье, манто из кроликовых шкурок, такую же шапочку и очаровательный воротничок. Мне кажется, я даже пересолила. Можно было бы подумать, что я собираюсь играть Горького у Люнье-По.
Однажды вечером, часов около шести, я нарядилась в этот костюм и пошла в одно из таких кафе, выбрав наименее видное. Я уселась за столик, заказав пива, а затем погрузилась в чтение книги, выбранной применительно к обстоятельствам.
Сначала, по-видимому, никто не обращал на меня внимания. Я начала уже скучать. Но вдруг я вздрогнула от восторга. Кто-то шепнул мне на ухо: «Ты с ума сошла, крошка! Убери поскорей эту книгу. Здесь есть шпики».
Я обернулась и увидела позади себя высокого, скромно одетого юношу с кротким и болезненным выражением лица. Он был некрасив, но глаза его не могли оставить равнодушной женщину моего сорта.
«Зачем мне прятать эту книгу? Я ничего не боюсь», — сказал я.
Он покачал головой: «Ты ребенок! Ты не знаешь, что тебе грозит».
Он властно взял у меня из рук книгу и спрятал ее себе в карман. «Я скоро уйду отсюда. Ты пойдешь за мной».
Дело было сделано, — я была в восхищении.
Через четверть часа, в течение которых в кафе не переставали входить и выходить посетители, он наконец поднялся из-за стола. Я тоже непринужденно встала. Пройдя две двери, мы очутились в маленькой грязной каморке.
«Так, — сказал он, — теперь шпик ушел. Мы в безопасности. Можно побеседовать. Кто ты?» — «А ты кто?» Он улыбнулся. «Мне несколько неудобно называть тебе свое имя. Впрочем скажу: Иван Соколовский, студент». — «А я — Мария Гончарова, переписчица на машинке».