Было четыре часа утра. Последние приглашенные разъезжались. Никогда еще в Сирии не видели более удачного и более блестящего праздника. Какое поразительное зрелище — замок Калаат-Эль-Тахар, когда за поворотом дороги Джемаля он вдруг появился перед нами среди темной ночи, освещенный сверху донизу. А когда около трех часов утра погасили все огни ^ он вдруг засиял под ливнем тысячецветного гигантского фейерверка, — крик восторга вырвался из шумной толпы костюмированных гостей, наполнившей сады и площадку перед замком.
В эту минуту по соседству со мной находилось красное атласное домино. Я почувствовал, что меня берут под руку.
— Так, так! — сказал хорошо знакомый мне голос. — И в этой обстановке вы все еще способны думать «a la belle».
— Можете не беспокоиться об этом, — сказал я сухо. Ослепительная догаресса в лиловой бархатной полумаске подошла ко мне.
— Капитан Домэвр, отгадайте, кто я?
— Увы, не в силах. Но как вы узнали меня?
— Боже мой, да это очень просто! Вы сейчас давали распоряжения дирижеру оркестра… Как хорош восточный костюм графини Орловой. Но что он изображает?
— Увы, не знаю.
— Фи, какой брюзжащий тон. Если вы этого не знаете, то кто же может знать? А! Может быть, майор Гобсон. Спрошу у него.
— Прекрасно, идите к нему, — сказал я, взбешенный.
Как только начался разъезд, я скрылся в маленьком кабинете, рядом с комнатой Ательстаны. Я слышал, как постепенно замирали вдали сирены последних автомобилей. Затем дверь в комнату открылась и снова закрылась.
— Ты здесь? — спросила Ательстана. — Ты можешь войти. Я одна.
Она сидела перед туалетным столиком и снимала с себя драгоценности.
— Ну, как? Все удалось, кажется. Правда?
— Удивительно!
Она видела меня в зеркале и улыбалась.
Никто из толпы гостей не понял, вероятно, что означал ее костюм. Посмотрев на нее теперь, я вспомнил знаменитое описание:
«На голове у нее был белый тюрбан, на лбу шерстяная повязка пурпурного цвета, ниспадающая до плеч по обе стороны головы. Длинная шаль из желтого кашемира, широкое турецкое платье из белого шелка с развевающимися рукавами окутывали ее всю простыми и величественными складками, и только в прорезе на груди видно было второе платье — из персидской пестрой ткани… Турецкие ботинки из желтого сафьяна, вышитые шелками, дополняли этот прекрасный восточный костюм, который носила она с такой грацией и уверенностью, как будто никогда с юности не носила ничего другого…»
Таково описание костюма леди Стэнхоп, оставленное Ла-мартином в его «Voyage de l'Orient». Таков был и костюм графини Орловой.
Она сняла со лба пурпурную повязку. Я продолжал стоять позади нее. В зеркало я видел, что она украдкой наблюдает за мной.
— Что с тобой? — спросила она с некоторой сухостью.
— Ничего.
— Я повторяю свой вопрос: что с тобой?
— Пустяки. Я думал о «Загазиге». Медленно снимала она свое жемчужное колье.
— А, ты уже осведомлен?
— Да, осведомлен.
— Тебе сказали, что я…
— Да… разорена.
Она не протестовала против этого слова. Она только сказала:
— Мой бедный друг, ты должен отдать мне справедливость: никогда я не докучала тебе этими гадкими мелочами.
Она играла с красной повязкой леди Стэнхоп.
— Она тоже была разорена — сказала она. — Но… — и она улыбнулась, — когда это с ней случилось, она была старше меня.
Эта фраза была полна страшной угрозы, которую следующая фраза сделала еще более определенной.
— Ты мне поверишь, надеюсь, мне будет очень грустно потерять тебя.
Я этому верил с трудом.
— Ательстана!..
— Очень грустно.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Но, в конце концов, — сказала она, как бы размышляя, — почему, в сущности, я должна тебя потерять?
— Да, почему, Ательстана? Теперь настала минута говорить, все сказать до конца. Выслушай меня, умоляю тебя. Как тебе объяснить? Я не богат. Но предо мной прекрасная карьера. И я люблю тебя. Боже, как я люблю тебя! Я только теперь понял это. Хочешь, чтоб мы соединили наши жизни?
Она улыбнулась. Вдруг я вспомнил историю Жозефа Пе-борда. Я в точности повторил слова бедного малого. Я уронил голову на ее прекрасное обнаженное плечо. Мне показалось, что оно дрогнуло.
— Милый мальчик! — прошептала графиня Орлова. — Ты хорошо знаешь, что это невозможно.
— Невозможно. Я предвидел этот ответ. Он меня не пугает и не оскорбляет. Ты свободна, Ательстана, свободна, свободна… Но позволь мне еще раз повторить тебе: все, что у меня есть, — все то немногое, что у меня есть, — оно твое; возьми его, если это может помочь тебе восстановить твое состояние. Ты должна согласиться. Должна, должна.
Дрожащей рукой я вынимал из своего бумажника квитанции на вклады, ценные бумаги, — результат, быть может, целого века лишений, сбережений, скромной честной жизни…
— Что это такое? — сказала графиня Орлова, хмуря брови.
— Это деньги, которые находятся в моем распоряжении. Здесь около трехсот тысяч франков. Через две недели я могу получить еще сто тысяч. Бери, бери их. Как я был бы счастлив, если бы ты могла…
Я замолчал. Она сделала нечто невероятное: она схватила мою руку и поцеловала ее.