— Ну! — произнес он. — Как знать! К тому же, мне кажется, вы просто скромничаете.
Он встал и отпер несгораемый шкаф, стоявший в углу залы, вынул оттуда несколько папок с делами и погрузился в исследование их. На несколько минут он, казалось, совсем забыл о Моем присутствии. Наконец он поднял голову.
— Действительно ли верно, — пробормотал он, как бы говоря с самим собою, — действительно ли верно, что шейх Анезе Федаан Муджехем, наш союзник по договору, которого в Алепе в 1920 году генерал Гуро наградил орденом, поддерживает тайные сношения с нашим врагом Хатшем-беем, Анезейским шейхом из Верхней Месопотамии?
— Возможно, — ответил я. — Но не следует забывать, что Хатшем дядя Муджехема и был когда-то его опекуном. Я не беру на себя защиту Федаанского шейха, но мне кажется, я могу с уверенностью сказать, что если ему случалось помогать Хатшему, то лишь против отрядов бедуинов, от которых мы сами немало натерпелись. Во всех случаях, когда затрагивались непосредственно наши интересы, Муджехем всегда их поддерживал. Я был в феврале 1921 года в Деирец-зоре, когда турецкий отряд пытался завладеть им. Муджехем предоставил нам своих всадников, чтобы отразить неприятеля.
Полковник Приэр не расспрашивал меня дальше. Он сделал в папке пометку красным карандашом и открыл другую.
— Фаэд Ибн-Хаццал, — заговорил он тем же тоном, — несомненно, получал деньги от Файсаля; не получал ли он их еще откуда-нибудь?
— Две тысячи семьсот фунтов в месяц, полковник, амаратский шейх получал от эмира. Две тысячи семьсот фунтов, чтобы действовать против нас. К этой сумме надо прибавить также двести тысяч фунтов, выплачиваемых ему англичанами, хотя я не уверен, что в этом деле не хранится следов субсидий, выдаваемых ему и нами.
— Непогрешим один папа, — сказал полковник Приэр и добавил: — Как бы то ни было, мадемуазель Фаэд Ибн-Хаццал в настоящее время должна быть завидной партией.
— Фаэд Ибн-Хаццал недавно купил автомобиль. Начальник штаба улыбнулся.
— В самом деле? Ну пусть теперь осмелятся сказать, что мы никогда не сумеем цивилизовать кочевые племена.
И затем прибавил:
— Мы можем только весьма приблизительно определить число ружей, каким располагают в настоящее время хотя бы одни руаллахи.
— У них около десяти тысяч ружей и шесть митральез. Полковник запер папки и поглядел на меня.
— И вы еще сомневаетесь, что в вашей новой должности можете оказать нам услуги? — спросил он.
— Полковник…
— Надеюсь, в сражениях вы оказали немало услуг нашей родине ценою своей крови, быть может, вы окажете их еще больше в скромной канцелярии, которая станет теперь ареной вашей деятельности. Я предложил вам три вопроса, — три вопроса, решение которых стоило нам немалых хлопот. На все три вы ответили точно и правильно. Счастливое предзнаменование для разрешения проблем, которые стоят у нас на очереди, так как, надеюсь, вы поняли, что на вас возлагается обязанность сосредоточивать здесь все сведения разведки, касающиеся бедуинов. Это трудная работа. Я надеюсь, что она вам подойдет.
— Мне кажется, полковник, вы действительно нашли путь, на котором моя деятельность не будет бесплодной.
— Отлично. Я даю вам четыре дня на устройство. За это время постарайтесь успеть проглядеть это и вот это, — сказал он, протягивая мне несколько брошюр, — чтобы быть в курсе политических вопросов, в которых вы имели право еще не разобраться. Это тексты англо-французских соглашений, регулирующие территориальный статут Сирии. Вот еще несколько произведений, которые я вас попрошу прочесть, если вы с ними не знакомы: «Обычаи арабов» Жоссена; «Путешествие в Аравию» Буркхарда, а также — «Племя бедуинов Евфрата» леди Анны Блент.
— Я знаком с книгой леди Блент.
— Вы ее читали?
Он предложил мне папиросу и задумался.
— Ни одна книга не оставляет такого сильного, глубокого впечатления, — сказал он. — А вы не сделали по поводу нее одного вывода?
— Какого, полковник?
— Вы не удивились тому особого рода безумию, которое во все времена толкало женщин вмешиваться в арабский вопрос? История этого наиболее неорганизованного из всех народов всегда влекла к себе ту неуравновешенность и склонность к анархии, которая таится даже в лучших из них. А сколько из них мечтало надеть на себя корону Зеновии1 или, по крайней мере, сыграть роль в создании бедуинского государства. Разве мы не видели еще недавно в Париже, как наши светские дурочки замирали от восторга при одном взгляде Файсаля? Надо заметить, что главным образом англичанки проявляли всегда эту странную горячность в арабском вопросе. Но при этом не надо забывать, что безудержность их стремлений прекрасно уживалась с холодным расчетом британской политики, целью которой всегда было использование арабов для создания нам всевозможных затруднений. Перечтите с этой точки зрения книгу леди Блент… Вы, наверное, слышали о знаменитой леди Стэнхоп? Ее жизнь и писания были бы также совершенно непонятны, если бы под их внешней беспорядочностью не таилось то, что объединяло их: неистовое желание восстановить государство Пальмиры. Мы видим, что, действуя так, она работала, наравне с Алленби и Лауренсом, на пользу своего отечества — Англии, которую она будто бы ненавидела. Об этой странной женщине болтали много вздора. С этой точки зрения, безусловно лишенной эстетизма, личность ее представляется нам в новом свете. Здесь, в предместье Бейрута, живет некая, очень странная, графиня Орлова, отлично принятая в нашем обществе, — русская по мужу, англичанка по происхождению. Она, по-видимому, тоже задумала идти по стопам леди Стэнхоп. Наконец, есть еще мисс Гертруда Белль, мисс Белль, которая может соперничать с полковником Лауренсом в создании нам всяких затруднений, так как предупреждаю вас, в ваших схватках с кочевниками, в кознях, с которыми вам придется ежедневно сталкиваться, вы не раз встретите направляющую руку Англии.
1
Зеновия — королева Пальмиры, побежденная и взятая в плен Аврелием в 273 году. В продолжение ее короткого царствования Пальмира была ка к бы столицей Востока.