На второй день «стояния», похоронив своих погибших псковичей, Довмонт с дружиной и полком отправился в сторону моря. Там он разорил много селений поморских, взял полона да товара не мало. Никто из оставшихся в живых «победителей» даже не попытался помешать. Немцы с датчанами и местными эстами сидели в Раковоре тихо, как мышки.
При несомненной победе русских, они всё же утратили стенобитные механизмы и понесли тяжёлые потери - почти четверть войска полегла. Продолжать поход при таком раскладе они не стали. Ливонцы же потеряли почти половину собранного войска. Разбить новгородский полк с дружиной князя-наместника и захватить новые земли им не удалось. К тому же, большая часть датской Эстляндии была основательно разорена. За что ливонцы боролись, на то и напоролись.
«Людей жаль. Теперь мальцов будут растить на рассказах о «побоище, которого не видели ни отцы, ни деды наши» - промелькнула мысль в голове у Милонега. В отряде десятника только одного воина не досчитались. Лузгу нашли вечером, после битвы. Удар копья в грудь - кольчуга порвана, рана глубокая. «Не мучился, умер сразу. Мелкие снежинки всё ещё таяли на его щеке, когда обнаружили лежащим на спине. Мне его родителям теперь всё это как-то рассказать надо будет,» - Милонег ушёл в себя.
Щен лежал под тулупом в обозных отцовских санях. Василий присматривал за сынком, радуясь, что хоть так обошлось. Пропустил удар мечом сверху – кольчуга устояла, но ключица сломана. Если бы Леший не прикрыл – зарубили бы пацана. Остальные с мелкими ушибами, порезами и растяжениями, в посечённых доспехах, уставшие, грелись у костра вместе со своим десятником.Парило всё ещё от потных одежд под доспехами.
«Напиться бы сейчас, да нельзя, на вражьей территории сидим» - Милонег сделал три глотка медовухи из деревянной братины и передал её следующему, по кругу. Потеплело внутри. "Рана на голове даёт о себе знать, саднит зараза". Десятник снял шлем, ещё раз осмотрел вмятину.
- Кузнецу придётся отдавать, чтобы выправил, - посетовал он, провёл пальцами по углублению, потом по голове, по застывшей крови в волосах. «Шишка довольно большая. Илонка меня позвала за миг до удара? Голос её был, чей же ещё? Ведьма моя всё чувствует за сотни вёрст» - Милонег не смог сдержать улыбки.
- Леший, а ну-ка зачерпни ещё медовухи, да давай сюда ковш! – не утерпел десятник.
- Мил, а и вправду, после такой драки грех не выпить! – Леший подал полную братину.
- За сгинувших земляков! – Милонег сделал ещё три глотка. «Вот, совсем захорошело, даже в зимнем поле уютно стало. Теперь можно идти в палатку спать. Этой ночью сотник своих в караул ставит, а мы расслабимся.»
Илона в расшитом тулупчике, на пару ладоней ниже колен, в небольших валенках и с серым пуховым платком на голове, отправилась к тётке в деревню, по проторенному санному пути. В корзинке кринка с мёдом, прикрытая холщовым мешком. Мать договорилась обменять мёд на ржаную муку. Погода безветренная, дым из труб деревенских домов поднимается в небо почти вертикально. Чистый, пушистый снег похрустывает под ногами. На душе какая-то светлая безмятежность, вон и солнышко светит почти по-весеннему. Заслышав за спиной топот конских копыт, девушка посторонилась и глянула через плечо, посмотреть кто едет. На санях трое парней незнакомых, да и лошадь неместная, каурая.
- Эй, деваха, куда топаешь? –двое спрыгнули с саней, возчик остановил лошадь.
У Илоны перехватило дыхание. Не дав ей прийти в себя, полоцкие лихие люди развязали пояс и вытряхнули девушку из тулупа в сани, на солому. Белая сорочка до колен, расшитая рунами красного цвета, обтягивала заметный уже животик...
Милонег, догоняя любимую, соскочил с коня, подбежал к саням, краем глаза увидел увеличенный живот невесты, пнул между ног одного из напавших, почти без размаха стукнул другого в глаз…
- Эй, командир! Хватит драться! – сдавленным голосом попросил сонный Лось.
- А, это ты? Спи-спи, - десятник только теперь понял, что воюет в своей палатке.
«Приснится же такое! Кстати, про беременность Илонки…может не зря сон был? С последней нашей встречи четыре месяца прошло. Если бы она понесла после изнасилования ватажниками, то сейчас бы уже готовилась к родам. Тогда, летом, мать провела кое-какие обряды и ритуалы. Илона рассказала немного об них: после долгого пребывания в парилке она напилась каких-то травяных отваров и была положена на стол. Вокруг неё Анна зажгла и установила двенадцать церковных свечей. «Вот же ведьмы, и колдовские обряды, и православные атрибуты, всё в дело пускают,» - ухмыльнулся про себя Милонег. «То заговоры, то молитвы нашёптывая, ходила мать от свечи к свече, по кругу, по правую руку дочь оставляя. В конце действа, встав в изголовье, начала твёрдым голосом произносить заклинания на каком-то непонятном языке, и тут Илона почувствовала, что парит. Голова светлая, никакой сонливости или затуманенного сознания, а чувство отсутствия собственного веса пришло вполне реальное. Потом объятия светящейся сферы. Беспечная лёгкость. Свет, почти густой, как в меду в нём.»