Филимон хлопнул круглыми совиными глазами и замолчал. Единороги тоже молчали, переглядываясь и покачивая рогами. Малахат ударил себя хвостом по крупу, и все посмотрели на него.
— Благодарю тебя за рассказ, — произнес он. — Мы оценили твою скромность и почтительность. Скажи, твои друзья также владеют искусством перевоплощения?
— О нет, — ответил Филимон. — Они настоящие люди. Даже Владигор, князь Синегорья, который провел три года в Белом Замке и многому научился у Белуна, ни в кого не может превратиться. Но для того чтобы бороться со злом, это ведь не главное?
— Ты прав, — кивнул Малахат, вспугнув крупную ночную бабочку, севшую отдохнуть на самый кончик его рога. — Не хочешь ли и ты о чем-нибудь спросить нас?
— Да, хочу. В пустыне меня и моих товарищей чуть не поглотила огненная стена. Откуда она взялась? Не пойдет ли она вновь на нас, когда мы двинемся в путь? И не она ли то самое Зло, которое грозит всему Поднебесному миру и которое мы должны остановить?
— Задавая такие непростые вопросы, ты преувеличиваешь нашу мудрость, друг Филимон, — ответил предводитель единорогов. — Мы ведем жизнь затворников и не слишком много знаем о том, что происходит вне этой горы. Об этом, я думаю, повелитель Седон и князь Владигор будут завтра долго беседовать. Скажу лишь, что Огненный вал — это не столько зло, сколько орудие зла. Когда-то его разрушительная сила была стихийной, как ураган или дрожь земли. Но теперь этой силой стала управлять властная рука. Чтобы остановить Зло, нужно отсечь эту руку…
Воцарилось долгое молчание. Рассказ Филимона вызвал у Владигора череду волнующих воспоминаний. Он вдруг почувствовал острую тоску по дому, по дорогим его сердцу людям, по лесам и холмам Синегорья. Многое бы он отдал за то, чтобы оказаться сейчас рядом с сестрой Любавой, повидать старого Белуна, дружески хлопнуть по плечу преданного воеводу Ждана. Доведется ли ему это в скором времени?..
Обострившийся слух Владигора улавливал испуганное бормотание мотыльков, опаливших над костром свои крохотные крылья. Мышь-землеройка пискливо жаловалась, что чье-то грубое копыто разрушило ее нору. Жаба в траве тихонечко квакала о сердечной привязанности к своему серо-дымчатому пупырчатому другу.
— Продолжим, пожалуй, — неожиданно громко прозвучал голос предводителя единорогов, решившего, что уважительная пауза была вполне достаточной. — Среди нас еще два гостя, и я не сомневаюсь, что им есть что сказать.
Малахат повернулся к стаду. Единороги расступились, пропуская савраматского коня и даже слегка подталкивая его вперед. Конь ступал медленно и неохотно, видно было, что он с готовностью уступил бы свое право на откровение кому-нибудь другому.
— Расскажи свою историю, друг, — обратился к нему предводитель. — Я вижу, жизнь у тебя была не сладкой, достаточно пересчитать шрамы на твоих ребрах.
— Мой хозяин вплетал в плетку кусочки железа, чтобы ее удары были чувствительнее и я мчался бы под ним не жалея ног, — сумрачно ответил конь. — Но не это заставило меня бросить хозяина в момент его гибели. К боли мои сородичи давно привыкли и считали ее неизбежной частью жизни. — Он на миг задумался и промолвил: — Вообще-то ничего необычного со мной не произошло, и я не такой хороший рассказчик, как филин, который только что говорил здесь. Может быть, не стоит тратить на меня время?
— Ты очень хорошо начал свою историю, — успокоил его Малахат, — и всем нам интересно знать, как ты оказался здесь, вдали от родного кочевья.
— Что ж, — вздохнул тот, — вы были добры ко мне, и я расскажу все, хотя не думаю, что моя история вас заинтересует. Я принадлежу к роду быстроногих коней, которых савраматы разводят на севере пустыни. Мы дорого стоим, и мой хозяин отдал за меня, совсем еще юного жеребца, четырех баранов, золотой перстень, мешок муки и пятерых полуголых людей, которых хорошо одетые люди называют рабами. У моего хозяина была странная жизнь. Он целыми днями лежал в своей юрте и ничего не делал. Вместо него работали другие, мужчины и женщины, готовили ему еду, кормили, танцевали перед ним, развлекали и ублажали. Несмотря на то что он ни в чем не знал нужды, нрав его не смягчился, а стал еще более жестоким. Время от времени он седлал меня и объезжал ближайшие кочевья. К нему присоединялись другие воины, и всем отрядом они нападали на торговые караваны, грабили их, а купцов, погонщиков и немногих охранников безжалостно убивали. Если вы спросите меня, что я чувствовал, служа плохому хозяину, я не стану врать, что осуждал его. Конечно, не было ничего хорошего в том, что из-за его алчности умирают невинные люди. Однако я думал, что такой порядок издавна заведен между людьми, ведь иной жизни я не знал, и мне не с кем было сравнивать моего хозяина. — Конь нагнул голову, отщипнул пучок травы под ногами и оглянулся на единорогов. Те слушали его с интересом, и, ободренный их вниманием, он продолжил: — С недавнего времени я начал замечать, что хозяина одолевает непонятная хворь. Иногда он хватался за голову и долго сидел, раскачиваясь из стороны в сторону и бормоча что-то нечленораздельное. Когда в очередной раз он собрал отряд воинов, то сказал им, что они отправляются не на грабеж, а на поиски какого-то мальчишки и что за его поимку обещана такая высокая плата, что с ней не сравнится никакая иная добыча. При этом он часто упоминал имя царицы Мороши, добавляя, что мальчишку нужно непременно доставить ей живым. Мы выехали в пустыню и уже на третий день наткнулись на того, кого искали. Он стоял на краю Змеиной Реки, был пешим и совершенно беззащитным.
— Ты был у Змеиной Реки? — переспросил Малахат с некоторым испугом. Остальные единороги заволновались. — Какая она? Я слышал о ней, но до сих пор мне не привелось видеть ее собственными глазами.
— Я тоже видел ее впервые. И не только я. Для свирепых воинов она стала неожиданным препятствием. Когда мы увидели мальчика на горизонте и поскакали к нему, я опередил всех. Но я чересчур поздно учуял опасность и едва успел остановиться, чтобы не упасть вниз, в кишащую змеями тьму. Однако мой хозяин не удержался, вылетел из седла и свалился туда. Я все-таки перепрыгнул ров, не такой уж на самом деле и широкий, но уже налегке, без седока. Остальные всадники остановились, и никто из них не решился помочь хозяину выбраться из смертельной западни. Он очень громко вопил и молил о спасении, но его крики лишь увеличили страх этих злых людей. По-моему, они не слишком жалели о его гибели. Сразу же объявился новый предводитель, самый отчаянный из них, весь в шрамах. Он всегда внушал мне отвращение, потому что из его рта несло тухлятиной. Этот свирепый убийца сломал лук у одного из воинов, который собирался выстрелить в мальчика, и начал призывать всех продолжить погоню. Но ему не захотели подчиниться. Тем временем мальчик вскочил на меня верхом, и мне это сначала не понравилось. Наверное, я слишком рад был избавиться от одного хозяина, чтобы тут же поменять его на другого. Мальчик не был опытным наездником и не мог обуздать меня так, как я того заслуживал. Хорошо еще, что у меня хватило ума не сбросить его на землю. Наше топтание на месте развеселило и ободрило преследователей. Их главарь, желая показать другим пример решительности и бесстрашия, перепрыгнул через ров и начал приближаться к нам. Остальных развеселили безуспешные попытки мальчика укротить меня, и они уже собрались было последовать за новым своим главарем, как вдруг произошло неожиданное. Чудовище, которого я никогда прежде не видел и которое до сих пор снится мне в жутких снах, напало на главаря. Оно напоминало змею и было громадным, таким громадным, что мне не подыскать нужного сравнения, чтобы вы могли представить его величину. Его отвратительный зубчатый хвост переломал ноги коню, а самого главаря чудище скрутило и, наверное, сожрало. Я не видел, как он погиб, потому что меня обуял ужас и, не противясь более юному моему всаднику, я умчал его от этого проклятого места так быстро, как только мог…