Бывшая скоморошка, некогда удалая, веселая и ловкая, а теперь изможденная и седая, поднялась с каменной лавки и медленно пошла в сторону светящейся полусферы. Глаза ее были закрыты, движения неестественно заторможены. Подойдя к шару, она обернулась, открыла глаза и прошептала что-то, глядя с печальной улыбкой на князя с сыном.
— Ольга! — крикнул Владигор, но сам не услышал своего голоса.
Шар утратил вдруг четкие очертания, его поверхность пошла мелкими волнами, и Ольга стала исчезать в его глубине. Владигор попытался броситься к ней, но не смог двинуться с места.
— Она сказала, что станет теперь нашей звездой, — промолвил Дар. — Прощай, мама.
Его слова прозвучали неожиданно громко. Владигор с удивлением посмотрел на Дара и понял наконец, что музыка кончилась и наступила полная тишина. И шар перестал светиться. Сплошная тьма окутала подземный зал. Лишь царица Морошь по-прежнему была видна. От шара к ней тянулся тоненький серебристый лучик, от которого она тщетно пыталась освободиться, отбиваясь руками и нелепо прыгая то в одну, то в другую сторону. Лучик погас, но царица продолжала оставаться в ярком круге света. Она уже больше не пыталась спрятаться. И вдруг Владигор заметил, что она уменьшается и одновременно с этим меняется ее облик. Вместо ног и рук появляются мохнатые лапы, и вся она превращается в крупного паука — в одного из тех, каких довелось ему видеть в лабиринте, куда Морошь заманила князя. Громко заржал Пятнышко. По камням застучали его резвые копыта. Подскакав к светлому пятну, он резко остановился, поднялся на передние ноги и нанес задними страшный удар по мохнатому пауку. Тварь лопнула с отвратительным чавкающим звуком. Светлое пятно исчезло, и уже совершенно ничего невозможно было различить в темноте. Слышны были лишь отчаянные ругательства Рума и громыхание железной цепи, за которую он дергал изо всех сил.
Пронзительно яркий луч вспыхнул так неожиданно, что все зажали глаза руками. Луч бил из шара в дальнюю темную стену, и сила его была такова, что камни лопались и разлетались искрящимися кусками. Земля вновь начала трястись, и Владигору показалось, что шар поднимается. Луч продолжал буравить каменную стену, и она наконец взорвалась, будто в нее было заложено с десяток бочек черного порошка. В стене образовалась огромная брешь, и луч божественной звезды встретился с лучом заходящего солнца. Со свода пещеры начали валиться камни.
— Скорей бежим отсюда! — закричал Чуча. — Похоже, Воронья гора сейчас рухнет!
Пятнышко и Лиходей подбежали к Владигору и Дару и встали, нетерпеливо ударяя копытами по земле. Отец с сыном одновременно вскочили в седла. Мимо них уже бежали к выходу полуослепшие от непривычного света груны, рабы с кирками и лопатами, тянулись повозки, груженные бочками, кадками, коробами. Впереди мелькнул ветхий халат аскана. Владигор подсадил Чучу на Лиходея, и они поскакали навстречу заходящему солнцу, небу и ветру.
Первым, кого увидел князь снаружи, был Филимон. Он ругался и расталкивал грунов, мешавших ему вглядываться в брешь в стене. Те вдруг с воплями начали разбегаться в разные стороны. Виной тому был скачущий на них Грым Отважный. Коротышкам еще не доводилось видеть такой свирепого великана, горой возвышающегося на могучем коне. За ним мчался Ждан, уже заметивший князя и улыбающийся во весь рот.
Владигор осадил коня:
— Назад скачите! Воронья гора рушится! Обниматься позже будем!
— Где Рум? — взревел Грым. — Он должен быть внутри. Среди пленных его не было.
Земля содрогнулась. По гладкой поверхности Вороньей горы пошла широкая трещина. Витая лестница рухнула в нескольких местах. Ни подняться, ни спуститься по ней уже было нельзя.
— Прочь отсюда! — вновь закричал Владигор. — Если Рум еще там, он сам выбрал себе могилу.
— Глядите! Вот он! — воскликнул Филимон, указывая наверх.
Рум стоял на самой вершине Вороньей горы. На нем был черный плащ из вороньих перьев.
— Это тот самый танцор, что был на пиру в Ладоре! — узнал его Грым, доставая лук и вынимая из колчана стрелу. — Эх, высоко, стрела не достанет. Улизнет, пес!
— Не улизнет, — сказал Филимон. — Я его плащ поганый подпортил малость.
Рум шагнул с высоты и на какое-то время завис в воздухе, судорожно маша черными рукавами. Затем все услышали его отчаянный визг, и верховный вождь айгуров камнем полетел вниз. Огромный пласт отделился от горы и накрыл то место, куда упал Рум.
— Уходим! Скорее! — крикнул Владигор.
Филимон вскочил на коня позади Ждана, и все поскакали туда, где стояло многотысячное войско Братских Княжеств.
Дар приотстал. Впереди слышались ликующие голоса синегорских ратников, увидевших своего князя живым и невредимым. Владигор спрыгнул с коня, к нему спешили князья Изот и Калин, которых Дар никогда не видел, окружали другие люди, которых он не знал. Мальчик еще попридержал Пятнышко и направил его в сторону. Он ощущал в душе гнетущую пустоту. Камня, верного и надежного оберега, с ним больше не было. Отцу не до него. До мальчика долетал радостный смех Владигора, и ему странно было, что можно так смеяться, когда внутри горы, которая продолжала дрожать и разваливаться, осталась мама. Светящийся шар поглотил ее, сделал частью себя. И это не было смертью. Это было чем-то другим, чего Дар не мог еще понять. Может, отец понимает больше его и поэтому не грустит, а радуется. Может, мама еще вернется к ним?..
Нет, она не вернется. Дар вспомнил слова, сказанные ею на прощание. Она ушла навсегда. И еще она говорила про Евдоху. При мысли о доброй ведунье на сердце у мальчика потеплело.«И ту спаси, что тебя спасла…» Это про маму или про Евдоху? Разве ведунья не спасла его, когда к ней пришел Пятнышко с ивовой корзинкой? Или когда увела мальчика на левый берег Чурань-реки от расправы злобных мужиков. А он спас ее во время болезни. Значит, слова песни, которую пел аскан, не только про маму, и про Евдоху тоже. Он почувствовал щемящую грусть по этой доброй женщине, полюбившей его как настоящая мать. Наверное, она смогла бы понять его теперешнее состояние.
Дар чувствовал опустошенность еще и потому, что ему вдруг не о ком стало заботиться. Он сам не осознавал этого, как не замечали его помощи шедшие с ним путники. У Владигора будто сами собой заживали ушибы и ссадины и успокоился ноющий зуб. Чуча избавился от боли в пояснице, которая докучала ему в последние два-три года. У аскана бесследно исчезли язвы на ногах, а ядовитая слизь, которую оставил у него на лице зеленый чавк, не вызвала смертоносных последствий. Все эти недуги излечил Дар и не считал это своей большой заслугой, просто он не мог иначе. «Помогай людям, исцеляй их от хворей телесных и душевных. В этом твое предназначение» — так сказала ему Ольга, угадав в сыне великий целительский дар. Но матери помочь он не мог, как ни пытался. Перед силой, которая властвовала над ней, он был беспомощен…
Пятнышко совсем остановился, а мальчик, погруженный в свои размышления, даже не заметил этого. Вдруг что-то заставило его поднять голову. Он увидел спешащую к нему Евдоху, которую сопровождали высокий белобородый старик в длинной хламиде и пожилая женщина со смоляными волосами и необыкновенно проницательным взглядом. Дар спрыгнул на землю и побежал навстречу ведунье.
— Мама о тебе знает! — закричал Дар на бегу. — Она слышала твой голос! И я слышал его! Хочешь, я расскажу тебе, как все было?
— Конечно хочу, — кивнула Евдоха, плача и обнимая его. — Ты жив! Ты вернулся!..
Рядом раздался тяжелый топот копыт Лиходея.
— Дар, сынок, вот ты где! — воскликнул Владигор. — А я тебя ищу повсюду. Белун, это мой сын! — Князь спрыгнул с седла и встал рядом. — Зарема, похож он на меня? Евдоха, а?