— Вот он!.. Вот он!.. — на разные голоса завыла и заорала толпа, густо, как семечки в подсолнухе, заполонившая многоугольник площади. — Он хочет воскресить Мертвый Город!..
И тут князь вспомнил лабиринты, по которым ему уже пришлось однажды блуждать, пробираясь в Стольный Город. Он вспомнил улицы, дома, переулки и даже короткий, заросший плющом тупичок, ставший для него подобием огромной мышеловки. Князь вытянул шею, всматриваясь в лица беснующейся под балконом толпы, и тут же с ужасом отпрянул назад: из пестрых тряпок и лохмотьев торчали скулы, челюсти, лбы, ключицы, ребра и прочие человеческие кости, кое-где еще сохранявшие клочки истлевшей морщинистой кожи.
— Князь Света!.. Хранитель Времени!.. Оживи нас!.. Спаси наши души!.. — на разные лады завывали они, потрясая костлявыми кистями и щелкая суставами.
Внезапно в толпе и в окнах домов, окружавших площадь, появились лучники, сплошь закованные в блестящую чешуйчатую броню. Их лица были наполовину закрыты пятнистыми рысьими мордами, из глазниц которых сверкали рубиновые глаза, а из-под редких колючих усов выступали гладкие квадратные подбородки. При появлении лучников народ притих, и лишь некоторые продолжали шепотом выкликать какие-то неразборчивые проклятия и указывать костлявыми пальцами в сторону балкона.
Но лучники не обращали на эту суету никакого внимания. Они осматривали наконечники своих стрел, пробовали упругость луков, кое-кто даже накладывал стрелу на роговую дугу и, чуть оттянув тетиву, нацеливал свое оружие на князя. Но внезапно и они прекратили всякую возню и, держа луки наизготовку, обернули забранные масками лица в конец широкой прямой улицы, вливавшейся в площадь как раз напротив балкона.
Князь тоже поднял голову и, щурясь от яркого, но холодного, как болотные огни, солнца, посмотрел в сходящееся пространство между домами. Вдруг солнце сделалось черным, дрожащий воздух над площадью сгустился, потемнел, и в тот же миг в конце улицы показался крытый экипаж на высоких колесах. Коней не было видно, но кучер сидел на передке и, выставив перед собой длинный хлыст, щелкал им по пыльным колпакам уличных зевак. Те поспешно сдергивали их, обнажая желтые черепа с зубчатыми швами, но не расступались перед экипажем, а опускались на колени и ложились под кованые обода его скрипучих колес. Те же, кто оставался по бокам экипажа, с готовностью хватались за деревянные спицы, наваливались на них и, проворачивая колеса, толкали карету вперед.
Как только экипаж въехал на площадь, кучер рывком сдернул густой покров с высокого ребристого колпака за своей спиной, и в темных лучах померкшего светила Владигор увидел сверкающую золотую клетку, окружавшую бархатный трон, на котором восседала нынешняя владычица Синегорья.
— Эй, князь! — звонким голосом крикнула она. — Не надоело тебе там болтаться?
— Надоест — сойду, — усмехнулся Владигор, глядя ей в глаза и незаметно шевеля угловатыми косточками под натянутой на запястьях кожей. Стальные браслеты плотно прижимали его руки к дверным створкам, но Лесь научил князя так сдвигать косточки относительно друг друга, что кисть его могла стать в своем основании чуть ли не вдвое уже и тоньше.
— Ой ли! — насмешливо воскликнула Цилла, щелкнув сверкающими перстнями.
В дальних углах площади согласно прозвенели две тетивы, но князь втянул мускулистый живот, и две тростниковые стрелы, свистнув оперением, вонзились в дверные створки, образовав косой крест под его нижними ребрами.
— Иди, князь! Я жду! — крикнула Цилла, сдвигаясь в сторону и освобождая место рядом с собой.
— Престол не постель — двоих не выдержит! — ответил Владигор, прогоняя по ногам мышечную волну и чувствуя, как ослабевают и соскальзывают к лодыжкам волосяные путы.
Но тут Цилла несколько раз щелкнула перстнями, лучники вскинули локти к вискам, воздух засверкал от наконечников, и вокруг князя вмиг вырос оперенный тростник.
— А если в постель позову — пойдешь? — низким, бархатным голосом спросила Цилла.
— Да где ж такое видано, чтобы девка парня в постель звала? Разве что совсем уж завалящая какая, а у тебя вроде все на месте.
— Чего ж ты ждешь, если все на месте?! — резко перебила Цилла. — Не веришь? На, смотри!
Она вскочила на бархатную подушку и, звеня браслетами на запястьях и лодыжках, стала срывать и сматывать с себя цветные шелковые шарфы и накидки. Они как летающие змеи завивались вокруг ее бешено пляшущего тела, вылетали в просветы между золотыми прутьями клетки и, распластавшись над тихо воющей от восторга и вожделения толпой, тонкими волнистыми пеленами покрывали безносые, пустоглазые лица.