Князь ножом взломал печать над раструбом кувшинного горлышка, а когда из-под пробки послышалось тонкое шипение, направил горлышко в угол и слегка стукнул ладонью по шершавому глиняному дну. Раздался влажный хлопок, пробка стукнула в потолок, и фонтан пены ударил в угол, забросав закопченные стесанные бревна шипящими ноздреватыми хлопьями.
Взгляд невидимки сморгнул, и лоб князя отозвался на эту перебивку легким точечным холодком, какой бывает, когда к нагретой полуденным солнцем коже прикасаются вынесенной из ледника льдинкой. Князь хорошо помнил строение крыши над гостевыми спаленками: под ее высокими косыми стропилами были устроены кладовки, где хранились запасы мороженой рыбы и висели на крючьях ободранные задубевшие туши забитых на зиму свиней.
Князь не заметил, как его взгляд проник сквозь толстые, плотно пригнанные друг к другу потолочные доски и заскользил между хвостатыми связками лещей, красноперок, между мохнатыми от инея колодами сомов, щук, осетров и в конце концов уперся в маленькую, сгорбленную фигурку, закутанную в медвежий тулуп, вывернутый мехом наружу.
«Не пропали даром уроки Белуна», — с усмешкой подумал Владигор, сидя на табурете и прихлебывая квас, при каждом глотке ударяющий в ноздри пьянящей хлебной свежестью.
Меж тем человечек в тулупе беспокойно зашевелился и стал оглядываться по сторонам, как бы тоже ощутив на себе взгляд князя. Но Владигор легким усилием воли удвоил его изображение и, погасив одного из двойников, погрузил человечка в тихое полусонное состояние. В тот же миг князь перестал чувствовать на себе его острый немигающий взгляд, так легко пронзавший дубовые потолочные балки и плотный слой мха, уложенный поверх подшитых к балкам досок.
«Расслабился, дурень, защиту не выставил!» — выругал себя Владигор, следя за человечком, бессильно привалившимся к обледенелой бычьей туше. Князь хотел было совсем сморить его сном, но в последний момент пожалел беднягу, который бы непременно замерз насмерть, несмотря на свой медвежий тулуп. К тому же это была бы не только бессмысленная, но и глупая жестокость, так как ясновидящий шпион наверняка действовал не от себя и его смерть оборвала бы ту единственную ниточку, конец которой сам собой шел Владигору в руки.
Князь слегка пощекотал взглядом прикорнувшего наблюдателя и, когда тот очнулся и сделал попытку продолжить свое шпионское бдение, проник в его мозг, разморенный коротким полуобморочным сном. При этом сотворенный князем двойник сжался до размеров желудя и, очутившись в серых слизистых потемках чужого черепа, стал излучать жесткую направленную волну, подавившую все устремления, кроме того, которое повелело человечку тут же встать и направиться к квадратному, прикрытому крышкой отверстию в чердачном полу.
Теперь, когда тело непрошеного наблюдателя полностью подчинилось воле князя, он отставил кружку с квасом и, сосредоточившись на двойнике, последовал за ним столь твердо, как если бы из головы шпиона при ходьбе выбегала шелковая нить. Вместе с ним князь спустился по лестнице, переступил через спящего в выстуженных сенях привратника, толкнул примерзшую дверь, пересек двор, скрипя сапогами по снегу и на ходу прикармливая свиными шкварками свирепых дворовых псов. Дойдя до маленькой квадратной дверки в задней стене княжьего терема, шпион оглянулся и, убедившись, что за ним никто не следит, быстро толкнул ее ногой и исчез в темном, как дно колодца, проеме.
Взгляд князя не отпускал человечка ни на мгновение, следуя за ним и в кромешной тьме, и при свете восковой свечи, которую тот извлек из рукава своего тулупа и тут же воспламенил от поднесенного трута. Узкая витая лесенка привела шпиона в обширную горницу с низким потолком и широкими полками вдоль стен. Полки были заставлены книгами в тисненых кожаных переплетах, чучелами птиц, огромными бабочками, чьи мохнатые тельца уродливо чернели между сверкающими чешуйчатыми крыльями. Там же стояли в ряд причудливо оплавленные камни и прочие диковинки, которые в свое время присылал Владигору Десняк. О старике среди синегорцев ходили такие чудовищные слухи, что и трети их было бы довольно, чтобы отправить старого чернокнижника на костер.
Но тот продолжал заниматься своими темными делами, умудряясь в одно и то же время давать пищу как для бесчисленных сплетен, так и для любопытства правителей, которые, собственно, и охраняли Десняка от посягательств Дувана и прочих завистливых временщиков. Светозор часто призывал мудреца к себе и подолгу беседовал с ним об устройстве мира, расположении звезд и их влиянии на человеческие судьбы; Климогу больше всего занимали таинственные плавильные опыты, когда дрожащую поверхность тигля, наполненного речным песком, вдруг прорывала ослепительная струйка жидкого золота. Правда, золото появлялось в тигле далеко не каждый раз, и потому вскоре интерес Климоги перешел на черный порошок, получаемый Десняком из смеси толченой серы, соли и древесного угля, перетертого в ступке до тонкости дорожной пыли. На празднике Перуна Десняк уговорил Климогу привязать по мешочку с таким порошком к бабкам кобылы, а затем сам прикрепил к ее спине две пары лебединых крыльев, привязал лошадь к колу в центре вымощенной булыжником площади и, загнав любопытный народ на крыши, кнутом погнал несчастное животное по кругу.