Все остальное — огнедышащее чучело, горсточка пепла, чудесные воскресения — не вызывало у Десняка никаких чувств, кроме вялой скуки и рассеянной досады на глупость легковерной толпы, живущей даже не одним днем, а кратким, мимолетным мгновением. Он вспомнил, как во время своей единственной встречи с покойным князем тот с грустной усмешкой заметил, что для площадной толпы годы проходят бесследно: она не молодеет и не стареет, вечно оставаясь в неопределенном возрасте безвредного городского юродивого, над безобразными чертами которого не властно всесильное время.
— Да-да, князь был прав! — вдруг прошептал кто-то в темном передке возка, отделенном от кучерской лавки куском лосиной кожи.
За мгновение до этого возок сильно тряхнуло на ухабе, и Десняку показалось, что через борт перевалился темный бесформенный ком.
— Кто здесь?! — приглушенным голосом воскликнул старик, нащупывая под полой рукоятку тонкого трехгранного кинжала.
— Не бойся! — послышалось в ответ. — Тебя везут в мое место, но я-то ушел, а ты погоди!
— Кто ты? — спросил Десняк, наклоняясь вперед и напряженно всматриваясь в сгусток тьмы, откуда исходил голос его собеседника.
— Узнаешь, скоро все узнаешь! — воскликнул тот. — А пока слушай да мотай на ус! Езжай, куда повезут, ступай, куда прикажут, а как в место мое войдешь, так и князь пред тобою предстанет!
— Какой… князь? — чуть запнувшись от волнения, спросил Десняк.
— Владигор! — усмехнулся его таинственный собеседник. — Нет у нас в Синегорье другого князя…
— Как Владигор?!. — опешил Десняк. — Он же еще осенью помер! С вечера живот схватило, а к полуночи и преставился!
— Преставился, да не всем представился, — буркнул невидимка.
Его лицо вдруг озарилось голубоватой вспышкой, и Десняк на миг увидел перед собой того самого отшельника, что явился ему в заснеженном лесу.
«В нору его меня везут, что ли? — подумал он, зябко передернув плечами и вспомнив выдолбленную из дуба домовину в углу пещерки, — а если и так, что в этом худого? Двум смертям не бывать, а тут хоть кости в одном месте лягут, а если загодя крышкой прикрыться, так и зверье до них не доберется, пока черви меня до корней волос не объедят — им дубовые стенки не помеха…»
— А про то не думай, рано еще, — сказал старец, угадав его мысли. — Не все ты еще на этом свете свершил, чтобы червям на корм идти.
Тут угол опять озарила голубая вспышка, и Десняк увидел перед собой убогого, покрытого шрамами и струпьями калеку в грубой, свалявшейся овчине. В руках он держал толстую суковатую трость с крюком, которым он, по-видимому, и зацепился за борт возка, чтобы перебросить через него свое тяжелое колченогое туловище.
— Что вытаращился? — грубо крикнул он, глядя в ошалелые глаза Десняка. — Тебе не все ли едино: старец, калека убогий? Это все так, личины, дуракам вроде тебя головы морочить.
— Зачем? — спросил Десняк, пропустив «дурака» мимо ушей.
— А затем, что нынче ночью все и кончится, — прошептал калека, приблизив к нему худое обветренное лицо, — князь Владигор вернется, воровка сгинет, мертвые воскреснут.
— Не много ли для одной ночи? — недоверчиво усмехнулся Десняк, привыкший к воплям и пророчествам местных кликуш. — Мертвецы и погодить могут денек-другой, особенно те, которые по тыще лет лежат.
— Маловер, ой маловер! — вздохнул калека и вдруг так оглушительно свистнул, что с возка слетел лосиный кожух, и Десняк увидел над собой ясное звездное небо.
Кони понеслись вскачь, а калека вскочил на облучок и, перехватив вожжи из рук кучера, сильным толчком сбросил его на обочину.
— Давай, соколики! Гони, залетные! — визжал и свистел он, щелкая кнутом по прыгающим конским крупам.
Десняк вскочил на ноги и оглянулся, держась за борт возка. Черные всадники молча скакали за ними по блестящей от лунного света дороге, а над ними быстро неслась большая птица с горящими желтыми глазами. Когда возок влетел в лес, птица кинулась вниз и мазнула передового всадника крылом по лицу. Тот бросил поводья, откинулся назад, и в этот миг из придорожного куста наперерез жеребцу метнулась тень с высоко поднятой рукой. Жеребец захрапел, встал на дыбы, но ночной разбойник схватил его за узду и, дернув на себя конскую морду, ткнул в седока короткой пикой. Тот выпал из седла; едущие за ним всадники смешались, наскакивая друг на друга; из кустов в них полетели стрелы, копья, следом стали выскакивать разбойники с кистенями и гирьками на длинных ремнях. Птица взмыла вверх, зависла над побоищем и, словно убедившись, что все идет как надо, косо скользнула вбок и исчезла среди еловых верхушек.