— Погоди! — воскликнул князь, не притрагиваясь к оружию. — Глянь на меня!
Берсень поднял голову, откинул седую прядь с лица, и Владигор увидел, что у старого тысяцкого вместо глаз две бездонные черные дыры, в глубине которых порой вспыхивали и тут же гасли бледные алые зарницы. В их свете из мрака на миг возникали величественные развалины дворцов, замков, руины вымерших городов, выжженные леса, пологие чаши высохших морей, пустыни, окруженные черными неприступными скалами.
— Что ты медлишь, брат? Спаси нас! — вдруг услышал Владигор крик Любавы.
Князь мгновенно обернулся и увидел сестру в объятиях чудовищного змея, который утаскивал ее в одну из каменных нор, окружающих площадку. Над чешуйчатым гадом метался огромный филин, как только он пытался клюнуть змея в глаз или в темя, тот вскидывал омерзительную зубастую морду и выпускал в птицу перистый сноп огня. Князь бросился к змею, но строй воинов сомкнулся, и над краем площадки вмиг выросла стена сверкающих клинков.
— Бей их, князь! Руби в капусту! — завизжал Урсул, вскочив на подушку трона обеими ногами.
— Меч бери! Богатырский не подведет! — тяжело хрипел ему в затылок Берсень.
— Скорее, брат! Душно! Грудь давит! — доносился из-за сверкающей стены стон Любавы.
Князь не глядя бросил руку навстречу протянутому мечу, его ладонь легко и привычно охватила знакомую рукоять, тяжелые ножны отлетели в сторону, и клинок очертил в воздухе длинную, сверкнувшую молнией дугу.
Глава шестая
Князь хотел было поставить на стол кубок, до краев налитый темным вином, но Берсень остановил его руку и тихо шепнул в ухо:
— Это твоя жизнь, князь! Вся кровь твоя до последней капли!
Владигор глянул на кубок и увидел, что он действительно наполнен горячей, дымящейся кровью. Двое воинов в сверкающих золотыми кольцами кольчугах бросились на князя, норовя выбить меч из его руки и ударом шестопера разбить драгоценный сосуд, но Владигор быстрым плавным движением поднес кубок к груди, взмахом меча снес головы нападавших, как капустные кочаны, и устремился в образовавшуюся брешь. Но строй воинов сомкнулся, и богатырский меч князя со звоном врубился в частокол вражеских клинков, осыпав мраморные плиты сверкающим градом стальных осколков. Один из них проскочил между пальцами князя, сжимавшими кубок, и с тонким песчаным хрустом ударился в хрустальную стенку. Князь почувствовал легкий укол в сердце и увидел темную каплю крови, выступившую из глубокой трещины на резной поверхности кубка.
— Берегись, князь! — раздался за его спиной крик Ракела.
Владигор вскинул голову и увидел, что воины обступают его со всех сторон. В воздухе бешено сверкали сабли, густым колючим кольцом смыкались вокруг острия копий, а когда князь взмахом меча перерубил ближнее древко, наконечник упал и, отскочив от мраморного пола, ударил в основание кубка. Вновь раздался хруст, из дырочки в хрустале закапала кровь, а князь едва не вскрикнул от резкой боли под нижним ребром. Владигор сжал ладонь, стараясь перекрыть ток крови, но она просочилась между пальцами и темной струйкой потекла по суставам.
— Что ты не пьешь мое вино, князь? — крикнула Цилла. — Пей, оно подкрепит твои слабеющие силы!
— Я сам знаю, когда и чье вино мне пить! — крикнул Владигор, уворачиваясь от сабельного удара и локтем разбивая лицо нападавшего.
Кровь наполняла его кулак, сжимавший основание кубка, горло сжимала колючая сухость, места павших воинов занимали новые, замыкавшие Владигора в сплошное кольцо, но с каждой каплей княжеской крови, падавшей на мраморные плиты, их боевой строй заметно редел, и в просветах между доспехами князь видел чешуйчатые бока ненавистного чудовища.
И все же врагов оставалось еще много; их удары сыпались на плечи и голову князя со всех сторон, и он едва успевал поворачиваться, отражая клинки и острия копий, которые ломались о богатырский меч подобно пересохшим вершинкам болотных ольшин. Отбивая удары, уворачиваясь и прикрывая от обломков стали пустеющий кубок, Владигор чувствовал, как с каждой упавшей каплей из его тела уходит не только сила, но и сама жизнь. Сраженные его мечом воины отлетали за края площадки, скатывались по ступеням и, громоздясь друг на друга, застывали в нелепых позах. Музыканты трусливо жались к подножию трона, но продолжали играть, повинуясь властным жестам Десняка. Цилла вскочила на стол и, сбросив с плеч меховую мантию, неистово плясала среди винных кувшинов и блюд с дичью. И лишь Урсул возвышался на троне, держа перед собой огромный бриллиант, сверкающий холодными прозрачными гранями.