— Поверили? — рассеянно перебил Владигор.
— Кто их знает? — пожал плечами Филька. — Народ запуганный, темный…
— Запуганный, говоришь? — вздохнул князь, прислушиваясь к скрипу водовозной бочки за воротами княжеского двора. — Однако нашлись и такие, что Климогу добрым словом вспоминают: хозяин, говорят, был! Стольный Город в железном кулаке держал!..
— Да кто говорит-то? — усмехнулся Филька. — Те, кто подзапретные ночные кабаки держал, ворованным приторговывал да с Климогиной черной сотней делился! А ты, князь, кабаки прикрыл, разбой тоже потихоньку выводишь. Да не так, как Климога, а по-своему: отправляешь воров по Чарыньским притокам постоялые дворы ставить, руду да самоцветы искать — тот же, дескать, разбой, но с пользой! Вот от всего этого и пустили про тебя слух: не наш, мол, князь, подмененный!
— Так что ж мне делать? Разбойничкам руки рубить, ноздри рвать да клейма на лбу выжигать?.. — пробормотал князь.
— Болвану деревянному опять же не кланяешься. Пленников доставили, так хоть бы одного зарубить дал, чтобы идола кровью помазать, так нет, пожалел, — продолжал Филька, — с того, говорят, и озимые вымерзли, и на младенцев мор напал…
— Мороз от деревянного болвана не зависит, — перебил Владигор, — а насчет младенцев еще разобраться надо: чувствую я, что чья-то земная рука тут орудует.
— Опять мне работка? — Филька скосил на князя круглый желтый глаз.
— Да уж сослужи службу, — снова вздохнул князь, раскладывая по столу купеческие подарки и грамоты. — У меня, сам видишь, сколько забот…
— Вот я и говорю — это тебе не мечом махать! — воскликнул Филька, ударяясь об пол и вновь принимая птичий облик.
— Ладно уж, лети, — молвил Владигор, — без тебя разберусь…
Филька вылетал, а князь, прикрыв за ним окно, опять зажигал лучину и, расправив на столешнице кусок чистой бересты, принимался сочинять очередной государев указ.
Трудное это было дело, и не потому, что с грамотой князь был не в ладах, нет, уж что-что, а эту премудрость он еще с младых ногтей усвоил от скоморохов заезжих. Хорошо их Светозор, отец его, принимал — любил гусляров слушать — и только тогда останавливал, когда песня на его славные дела сворачивала. А как ей не свернуть, когда толпа площадная разве что в ноги лирникам не падала, чтобы те про славные прежние дела спели, стариков потешили, молодых кольнули — нечего, мол, на печи прохлаждаться да с девками подсолнухи до зари лущить, пора и в седло! Пели-то хорошо, да и слушали их без скуки, а толку?.. Налетели Климогины оборотни среди ночи, дружину княжескую вырезали, а из посадских хоть бы одна живая душа на подмогу кинулась! И на крыльцо небось никто не вышел, как конский топот по бревенчатым мостовым пронесся: ставни изнутри покрепче позапирали — пускай, мол, князья да дружина сами промеж себя разбираются!
А то, что им с сестрой тогда уйти удалось, так на то, видно, божья воля была, спасшая их от смерти для какой-то особенной цели. Ведь не просто так, из прихоти, уберегли их боги, не для того же только, чтобы Климогу и Триглава чудесным отцовским мечом зарубить и на синегорский престол посадить законного князя! Конечно, и для этого тоже, но уж больно много всяких чудес вокруг такого простого дела накручено было: и Браслеты Власти, и Мертвый Город, и Заморочный Лес — все теперь твое, князь Владигор, владей да радуйся! А как владеть? Как сделать, чтобы посадские на дружину волками не смотрели, а те их при любом случае плетками по плечам не охаживали? Особенно старые стараются, из тех, что от покойника Климоги к нему на службу перешли. Ждан отговаривал: лучше, говорил, с купцами их отправь, пусть их хмельные головы чарыньский ветерок освежит!
И хотел ведь отправить, но тут, как на грех, Филька явился, и тоже со своим резоном: отправишь, говорит, а они от обиды низовых степняков напасть на Синегорье наведут. Да и предлог найдут: дескать, законный государь был князь Климога, погубил его Владигор волшебством да коварством, а сыночка упустил, — не дадим дитя в обиду, вернем на престол отеческий! Вот смута и готова… А народ темный, запуганный да жадный, долго ли его взбаламутить?.. И так уже шепчутся по кабакам, что князь Владигор с нечистой силой знается, на шабаши по ночам в птичьем виде летает — оборотень, одним словом! Вот и попробуй угоди таким — что хорошее ни задумаешь, так на все охальники найдутся и так дело повернут, что оно против тебя и обернется.