Император отправил вперед первую когорту с приказом притащить на веревке префекта Гемоны и тех знатных горожан, кого удастся сыскать. Когорта вернулась гораздо быстрее, чем рассчитывал Максимин, и без добычи, если не считать какого-то грязного старика в одной набедренной повязке. Его уж никак нельзя было принять за уважаемого гражданина.
— Что это значит? — спросил Максимин у командовавшего первой когортой трибуна.
— Единственный житель Гемоны, которого нам удалось найти, — отвечал тот. — Город совершенно пуст.
— Кто ты? — спросил Максимин у старика.
У пленника затряслась голова, и, не смея поднять глаза на императора, он пробормотал:
— Я — Вит… Вольноотпущенник… Не было сил идти… Дочь умерла зимой… Я — Вит, вольноотпущенник…
— Где остальные?
Старик затрясся еще больше.
— Ушли… Марк взял два узла с поклажей, положил на спину мулу, и они ушли… Он обещал мне три сестерция, если его дом уцелеет…
Максимин не дослушал бессвязный лепет — хлестнул вороного жеребца и поскакал к воротам. Колонна солдат двинулась следом. Трибуны повелели когортам рассыпаться по улицам и обыскать все дома и лавки. Но жителей и след простыл. И главное — вместе с ними исчезло все продовольствие. Жалких остатков, собранных в кладовых и в брошенных лавках, могло хватить разве что на два дня. На одном из складов хранились большие запасы оливкового масла, но, не имея возможности увезти его, жители Гемоны разбили амфоры. Вокруг склада земля от пролитого масла сделалась жирной и скользкой и блестела, как черное дерево. Максимин смотрел на этот разор, и голова у него гудела — кипяток закипал, стайки пузырьков ярости рвались наружу и душили императора. Глаза его налились кровью, рот перекосило, так что крик, вырвавшийся из горла, был невнятен.
— Вон! — орал он. — Все вон!
Трибуны приняли его крик за приказ немедленно покинуть город. Солдаты прихватили остатки муки и бобов, что удалось найти, и направились назад, к воротам. В этот момент странный звук донесся со стороны городского форума. Максимин готов был поклясться всеми богами, что это многоголосый волчий вой. Когда император подъехал к воротам форума, глазам его предстала удивительная картина — всю площадь вокруг фонтана заняли волки. Они теснились серой плотной массой и смотрели бесцветными равнодушными глазами на солдат, чего-то ожидая, но ничего не боясь. Несколько матерых хищников залезли в лавки, и теперь их морды выглядывали наружу, будто лесные звери собирались вести торговлю с людьми. А потом, словно издеваясь над опешившими солдатами, крупный зверь, явно вожак, вскочил на мраморный бортик фонтана и принялся жадно лакать воду. Его собратья громко и дружно завыли, подняв морду к затянутому белой пеленой небу.
— Их там не меньше пятисот, — сказал трибун первой когорты, подходя к Максимину. — Прикажешь перебить, Август?
Император уже хотел кивнуть в ответ, но что-то заставило его остеречься.
«В Гемоне ты не встретишь сопротивления…» — вспомнил он слова странного халдея.
Неужели это проделки дохляка в черном плаще?
— Нет, — ухмыляясь, отозвался Максимин. — Пусть с ними повоюют эти трусы, когда вернутся домой.
О Зевулусе он думал не с благодарностью, а со злостью. Он терпеть не мог, чтобы какой-нибудь мерзавец-умник (эти слова были для Максимина однозначны по смыслу) приказывал ему делать что-то по-своему. Когда-то прыщавый недоносок Элагабал, которого императором сделали бабы, улыбаясь, спросил Максимина, сможет ли он тридцать раз кончить с женщиной за одну ночь, уж если ему под силу победить тридцать воинов в схватке за один день? Тогда старый вояка не нашел достойного ответа, но теперь с удовлетворением вспоминал о том, что Элагабала убили преторианцы и бросили его труп в городскую клоаку.
Значит, вот так Зевулус решил продемонстрировать свою силу. Глупец, он не знает, что для Максимина существует только сила меча, и ее вполне достаточно, чтобы справиться с такими ничтожными противниками, как сенат и его ставленники Гордианы.
Глава 6
ПОСЛАНЕЦ БОГОВ
Марк спешил, позабыв обо всем, и лишь когда постучал в дверь и ему отворили, понял, что явился в родной дом страшным вестником смерти.
Плачущие женщины толпой обступили молодого Гордиана. Юноша на миг утратил самообладание и снова сделался ребенком, испуганным и растерянным. Обнимая рыдающих женщин, он также расплакался.
Спесивые слуги, важные, как царьки крошечных государств, тут же поспешили выказать преданность новому господину и презрение к странному варвару, которого приняли за телохранителя или слугу. Они уже собирались отправить Владигора на кухню, дабы там он мог подкрепиться остатками обеда — из- за траура в доме не готовили пищи. Но пара оплеух, полученных от молодого хозяина, заставила челядь относиться к гостю с надлежащим почтением. Так что после ванны Владигору подали чистую тунику, и он возлег на ложе в триклинии рядом с молодым хозяином. Ужин по римским меркам был весьма скромен, но вино оказалось превосходным.
— О чем тебя просили женщины? — поинтересовался Владигор, когда они осушили уже третий кубок.
— Когда Максимин подойдет к Риму, я должен покончить с собой, — отвечал Марк.
И опять Владигора поразило спокойствие, с которым римляне говорили о собственной смерти.
— Зачем? Чтобы избегнуть пыток?
— В этом случае мое имущество не будет конфисковано и женщин не выгонят на улицу… Если, конечно, Максимин не убьет и их… Скорее всего, он велит казнить и мою мать, как велел убить мать прежнего императора…
Владигор проснулся среди ночи, и в первое мгновение ему показалось, что он находится в своем замке в Ладоре. Но тут же вспомнился Карфаген, трехдневное путешествие и ночной приезд в переполненный испуганной челядью дом.
Он хотел уже перевернуться на другой бок и заснуть, когда почувствовал, что в комнате кто-то есть. Хотя неизвестный вел себя необыкновенно тихо — даже дыхание его было совершенно неслышным, — Владигор все равно ощущал его присутствие.
— Кто здесь? — воскликнул он, садясь на кровати и хватаясь за рукоять меча, лежащего в изголовье.
Глаза его, видевшие гораздо острее, чем у простого человека, смогли различить в призрачном свете звезд, падавшем через окно, чей-то силуэт. Белое одеяние незнакомца колыхалось едва заметным мутным облачком перед ложем Владигора.
— Спрячь меч… — услышал он незнакомый голос. — Я посланец самого Юпитера Всеблагого и Величайшего.
Невольно Владигор бросил взгляд на перстень Перуна, — камень был по-прежнему мертв. Странно, но неизвестный заметил его жест.
— Юпитер воскресит твой камень, Архмонт.
Неизвестный знал его имя! Впрочем, в городе доносчиков людям властительным положено знать все, тем более посланцу самого Юпитера. Владигор поверил, что намерения гостя вполне дружественны. Поднявшись, он накинул тунику и поспешил за странным гостем.
— Не забудь меч… — предупредил его неизвестный. — Он тебе пригодится.
Миновала уже третья стража ночи. Улицы были абсолютно пустынны. Погруженный в темноту город показался Владигору еще более огромным, чем вечером, когда они ехали по улицам. Многоэтажные дома напоминали горы, а улицы — ущелья. Владигор старался запомнить дорогу — он не был уверен, что странный провожатый приведет его назад. Но тот, будто услышав его мысли, повернулся и проговорил шепотом:
— Ты не вернешься назад, Архмонт.
Владигор невольно остановился.
— У тебя другая дорога, — прозвучало из темноты.
Наконец они достигли цели своего ночного путешествия — перед Владигором возвышался храм Юпитера Капитолийского. Хотя весь город тонул в ночной темноте, храм светился таинственным светом. Колонны, увенчанные ярко раскрашенными капителями, напоминали удивительные растения с фантастическими кронами. На фронтоне теснились боги — Юпитер в центре на золотом троне (трудно было поверить, что этого бога тронут молитвы, — разве что запах сожженного на алтаре орлиного сердца мог привлечь его внимание), по правую руку от него пышнотелая Юнона смотрела вниз ревнивым оком немолодой матроны, по левую — Минерва в золотом шлеме и с копьем в руках делала вид, что внимательно слушает отца, но при этом тоже косилась вниз, будто выискивала кого-то. Владигор остановился, ему показалось, что мраморная голова богини, увенчанная золотым шлемом, повернулась, и прозрачные, светящиеся изнутри глаза буквально впились в лицо синегорца. Орел, что сидел в ногах Юпитера, взмахнул черными крыльями и издал гортанный протяжный крик. В следующее мгновение мраморные боги и богини вновь сделались недвижными.