— Если Белен говорил с тобой об этом доблестном муже, — с усмешкой проговорил Менофил, — то и быть ему твоим гостем, Антоний. А коли он окажется предателем, то в этом случае бог Белен тебя не защитит…
Белобородый старик не ответил и сделал Владигору знак идти за ним. Следом потянулась толпа, откровенно жаждущая чуда. То и дело кто-нибудь толковал любую мелочь — камень на дороге, брошенную повозку, свет в окне дома — как добрый знак. Пробовали даже гадать по облику самого Владигора. Почти все сошлись на том, что светлые волосы незнакомца — знак будущей победы. Так, в сопровождении толпы, старик и Владигор добрались до дома жреца. Дом был по римским понятиям скромен — одноэтажный, давно не крашенный. Зеленым шатром над ним нависал могучий столетний дуб, занявший весь крошечный внутренний садик-перистиль. Комнаты в доме были также просты. Пол — чередование белой и черной мраморной плитки. Стены оштукатурены и ровно выкрашены киноварью с узким растительным орнаментом поверху. На ужин старый раб- прислужник принес две тарелки каши, хлеб и жареное мясо. Когда трапеза была закончена, жрец поднялся и насыпал немного тертой корицы в нишу, где стояли бронзовые статуэтки ларов и самого бога Белена, покровителя Аквилеи, рядом с восковыми масками предков Антония.
— Завтра утром я принесу благодарственную жертву Белену… — сказал старик. — Посланец богов спасет нас от Максимина.
В маленькой спальне, где размещались только кровать и сундук для одежды, пол был расколот вдоль двумя глубокими трещинами — корни огромного дерева медленно год за годом приподнимали дом над землею. Тихий шепот листвы доносился в открытое окно.
И хотя этот дом и эта комната ничем не напоминали Белый замок, Владигору вспомнился его старый учитель. Белен звучало почти как Белун… Чем теперь занят его наставник? Возможно, в Белом замке протечет лишь несколько мгновений, которые здесь вместят дни и недели. Или годы? Мысль эта заставила Владигора вздрогнуть. Ибо он понял, что должен будет провести в этом мире не один год.
«Я найду камень и вернусь, — подумал Владигор. — И…»
Он запнулся. Даже мысленно он не мог закончить эту фразу. С ним говорил сам Юпитер… Его назвали Ненареченным богом. Римский император грозил наказать всю империю за бунт… Максимин осаждал город, где должен находиться ВЕЛИКИЙ ХРАНИТЕЛЬ… Марку Гордиану грозила смерть… Тысячам, десяткам тысяч людей грозила смерть… Рабов секли плетьми… Их распинали на кресте… В Колизее устраивались бои гладиаторов… мастера делали прекрасные мозаики — изображенные на них женщины и мужчины, звери и чудовища выглядели как живые… Рим сверкал мрамором своих храмов… На Аппиевой дороге пятьсот лет камни лежали один к одному, будто ее построили только вчера… Противников императора казнят, забивая до смерти палками, и сжигают на медленном огне за то, что кто-то осмелился сорвать доску с указом императора, прибитую на столбе… Нужно ли этому миру продолжение? Где чаша весов, на которой можно взвесить его право на жизнь и право на смерть?..
Владигор взглянул на перстень. Камень светился красным. Значит, опасность где-то рядом, а ВЕЛИКОГО ХРАНИТЕЛЯ поблизости нет по-прежнему. Владигор помнил, как в Пещере Посвященных аметист вспыхнул ослепительно белым. Где же он? Как его найти? Насколько близко надо подобраться к ВЕЛИКОМУ ХРАНИТЕЛЮ, чтобы перстень подал знак?
Он пребывал в раздумьях, когда в его комнату вошел жрец Белена с мечом в деревянных ножнах. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы заметить, что клинок этого меча гораздо длиннее тех, какими обычно сражаются римляне.
— Это оружие одного из побежденных германских вождей, — сказал Антоний, извлекая меч из ножен. В тусклом блеске светильника было видно, как по клинку бежит змеистый узор. — Он был принесен в дар богу Белену консуляром Менофилом. Бог Белен велел передать его тебе.
В этот момент послышалось хлопанье крыльев, треск веток и отчаянная ругань на синегорском.
— Что это? — с тревогою спросил жрец.
— Это мой друг, — отвечал Владигор, улыбаясь.
Голова Филимона просунулась в окно. Лицо его было изрядно исцарапано, а в волосах застряла сломанная ветка.
— Подскажи, как попасть к тебе, князь. Проклятое дерево заполонило весь двор — ни одной двери не видать.
— Дверь в пяти шагах от окна, — сказал старик, пытаясь скрыть улыбку.
Голова Филимона исчезла, но из сада еще долго доносились всевозможные синегорские проклятия.
— Я велю приготовить для твоего друга соседнюю спальню, — сказал Антоний и вышел.
— Приготовь лучше что-нибудь пожрать! — крикнул вслед Филимон, входя в комнату. — Я поймал парочку жирных мышей, но, признаться, так и не смог заставить себя их проглотить…
— Еда подождет, — оборвал его рассуждения Владигор.
— Как «подождет»?! — возмутился Филька. — Сам небось наелся от пуза, а я…
— А ты расскажи, что видел в лагере Максимина.
— А… интересно? Ну ладно, ладно, расскажу, так и быть. Во-первых, разведал, что за гусь этот Максимин.
— Ну и как?
— Страшен… И здоров как бык. Ты рядом с ним просто младенец. И вот что еще занятно… Видел я там одного странного типа в черных тряпках. Бегает по лагерю не скрываясь, но никто из солдат его не видит.
— Зевулус?
— Он самый… Получается, князь, ты зря лез через стену…
Владигор отрицательно покачал головой:
— Надеюсь, что нет…
Стены Аквилеи были очень стары. В последние годы никто не занимался их обновлением. Кто бы мог подумать, что городу придется обороняться от собственного императора. Мужчины и женщины день и ночь трудились, заделывая в стенах многочисленные бреши. А вот чего оказалось в достатке — так это смолы на складе, бочек, стрел и дротиков, мечей и доспехов, приготовленных для легионов самого Максимина. Теперь стрелы и дротики летели в солдат, осаждавших Аквилею. Максимин атаковал город со всех сторон, подводя осадные башни. На солдат, пытавшихся построить насыпной вал, равный по вышине городским укреплениям, лилась смола, в них летели копья и вилы, брошенные с высоты стен, — они буквально пригвождали людей к земле. А неосторожных, подошедших слишком близко, защитники Аквилеи цепляли крючьями, поднимали повыше и сбрасывали вниз.
Владигор в шлеме и доспехах из полос железа, опоясавших его торс, стоял на стене, наблюдая, как Максимин обходит свои позиции, — благодаря своему гигантскому росту тот заметно выделялся среди солдат. Старый вояка держался на безопасном расстоянии, чтобы его нельзя было достать выстрелом из лука. Зато его зычный голос долетал до защитников стен. Максимин то понукал своих солдат вновь и вновь атаковать, то призывал жителей Аквилеи открыть ворота перед своим императором. На крики Максимина Владигор не обращал внимания, гораздо больше его беспокоила осадная башня, чья макушка возвышалась уже над городской стеной. За ночь горожане надстроили часть стены, но башня все равно была выше. Солдаты императора вот-вот должны были начать атаку. Крестьяне, убегая из предместий, увели с собой и скот, поэтому у Максимина не было свежих воловьих шкур, чтобы защитить башню от огня, если бы аквилейцы попытались ее сжечь. Они и пытались, но в это утро ветер с моря нагнал тучи, и как только башня начинала гореть, дождь гасил пламя.
— Дурной знак, — пробормотал стоящий рядом с Владигором горожанин. — Нам не отбить штурм…
Владигор, уже знакомый с привычкой римлян толковать любое, даже самое пустячное происшествие как знак судьбы, оглянулся, чтобы отыскать какое- нибудь доброе предзнаменование и развеять сомнения горожанина.
Взгляд его упал на аиста, — птица устроила себе гнездо на макушке сторожевой башни, не обращая внимания ни на императорских легионеров, ни на обряженных в доспехи взволнованных горожан.
— Взгляни! — закричал Владигор, указывая на аиста. — Птица никуда не собирается улетать! Выходит, она знает, что башня не будет разрушена. Город не возьмут!