— Если он еще жив, я его спасу, — сказал Владигор.
Утром на картине появилось пятно крови. Еще вчера его не было, а сегодня оно алело посреди лужайки. Кровь… он не любил ее вида, хотя, как истинный римлянин, относился к ней почти равнодушно. Марку некогда было рассматривать пятно, он торопился в Колизей — на очередные игры…
Послеполуденная жара не желала спадать, но зрители как будто не замечали зноя — они жадно жевали горячие сосиски и сырные лепешки, ожидая, когда же начнется бой. Под зеленым тентом отцы- сенаторы, сидящие в богато украшенных мраморных креслах, кажутся живыми мертвецами. Плебеи жарятся на солнце под белесым, выгоревшим от зноя небом и выкрикивают неумолчно чье-то имя. Кажется, преступника, которого они просят помиловать. Почему бы и нет, если просят… Кровь на оранжевом песке арены… Один выиграл… второй, как и полагается, проиграл… поверженный умоляет о пощаде… Почему бы не помиловать и этого, хотя он дрался плохо и только ждал момента, чтобы рухнуть на песок, получив совсем пустяковую рану. Жулик — так считают другие. Но Гордиан все равно дарует ему жизнь. Он щедр. Его дед был щедр, он выводил на игры до пятисот пар гладиаторов зараз. И отец был щедр, у него было больше двадцати любовниц, и у каждой по три-четыре ребенка. И он, Марк, тоже щедр, он подарит жизнь гладиатору, который, может быть, этого и не заслужил. И еще он требует, чтобы исполнялся закон Адриана, чтобы рабов приговаривал к смерти магистрат, а не своеволие хозяина. Богачи недовольны, а плебеям все равно. Кому какое дело до провинившегося раба? Если Марк станет Августом, то издаст эдикт, по которому за любые проступки раба будет судить суд. Архмонту понравится этот эдикт… Может быть, тогда он вернется и они вновь станут друзьями… Жаль, что эдикт императора перестанет действовать вместе с его смертью. Он, шестнадцатилетний юнец, думает о смерти. Как нелепо… Но о чем же еще думать, глядя, как умирают другие. Оказывается, справедливость требует слишком больших усилий. Тирания гораздо проще и привлекательнее для ленивых душ.
В этот момент к Гордиану протиснулся посланец, — что-то в его облике было странным — то ли испачканная грязью туника, то ли дрожь в голосе.
— Пупиен Август просит Гордиана Цезаря срочно прибыть в Палатинский дворец… — проговорил он и еще раз повторил: — Срочно…
Гордиан наклонился к сидящему рядом с ним в мраморном кресле сенатору Векцию и велел занять его место, а зрителям объявить, что неотложные дела призывают Цезаря на Палатин. Зрителям было не до него — на арене умирал очередной гладиатор. На этот раз поединок понравился, и они визжали от восторга, видя, как, путаясь в кольцах собственных кишок, поверженный ретиарий ползает по арене.
Выйдя из Колизея на пустынную в это время улицу, Гордиан с удивлением обнаружил, что рабы с носилками исчезли. Они должны были дожидаться его возле огромной статуи Нерона, к которой после гибели тирана прилепили главу Аполлона, но теперь здесь стоял лишь отряд преторианцев. Гордиан не успел еще понять, в чем дело, как гвардейцы оттеснили его личную охрану. Отряд преторианской стражи окружил его. Двое охранников, сами бывшие гладиаторы, отпущенные на свободу еще стариком Гордианом Африканским, попытались пробиться к своему господину, но пали под ударами преторианских мечей. Гвардейцы повели Гордиана в сторону своего лагеря.
— Мне дадут меч? — спросил Гордиан у идущего рядом центуриона, но тот не счел нужным ответить.
Он больше не настаивал. Гордиан не знал, хватит ли у него силы перерезать самому себе горло, если бы центурион позволил ему заколоться. Он подумал, что у преторианцев больше опыта в подобных делах. Хотя покончить с собой достойнее, чем ждать, когда тебя прирежут, как жертвенное животное.
— Может быть, прикончим его здесь? — спросил квадратного вида здоровяк с изуродованным лицом.
— Молчи, Кодрат, — огрызнулся центурион. — Стоит плебеям в Колизее пронюхать, что мы захватили Гордиана, как они попытаются его отбить.
Однако они зря надеялись, что дело их останется в тайне, — немногочисленные прохожие приметили за красными плащами преторианцев мелькание пурпурной тоги Цезаря, и вскоре вслед за странной процессией потянулась толпа, постепенно увеличиваясь, обрастая новыми людьми, держащимися пока в отдалении. Но кое-кто поотважнее подбирался ближе.
— Гордиан Цезарь! — крикнул наконец один из горожан в темном плаще с капюшоном, какие носят погонщики мулов. — Ты идешь сам или тебя ведут?
— Скажи, что сам, — прошипел центурион.
— Нет, — ответил Гордиан.
— Что «нет»? Сам или… — Погонщик подобрался еще ближе.
— Нет, — повторил Гордиан.
— Скажи: «Сам!..» — Центурион изо всей силы ударил Марка в спину так, что юноша споткнулся и едва не упал.
Однако двое солдат тут же его подхватили и поставили на ноги.
— Нет!.. — в третий раз повторил Гордиан.
Кодрат обернулся и метнул дротик в погонщика мулов, но парень оказался на редкость проворным и вмиг отскочил в сторону. Дротик ударил в стену, и толпа, будто по сигналу трубы, кинулась врассыпную.
— Надеюсь, мы доберемся до лагеря раньше, чем нас настигнет чернь… — процедил сквозь зубы центурион.
— Ничего, старичков наверняка Разбойник уже прирезал… — хмыкнул Кодрат.
— Быстрее!.. — Центурион вновь толкнул пленника в спину, и в этот раз Гордиан в самом деле упал.
Но, поднявшись, он и не подумал ускорить шага. Видя это, центурион приказал гвардейцам подхватить мальчишку под руки, и Цезаря поволокли по мостовой. На мгновение Гордиану удалось высвободить руку, и он попытался выхватить меч из ножен ближайшего к нему солдата. Но тот вовремя заметил уловку и изо всей силы ударил Цезаря по губам.
— Солдаты, вы забыли, что меня избрал народ… — проговорил Гордиан, сплевывая кровь.
— Кучка черни, — огрызнулся Кодрат. — Они всегда готовы кричать «ура», когда в толпу бросают монеты. Нам нужен император, умеющий вести в бой армии… И мы его найдем, клянусь Геркулесом…
— Против кого ты собираешься воевать, Кодрат? — спросил Гордиан.
— Враги у Рима найдутся…
— Пупиен был хорошим солдатом.
— Слишком требовательным. И мало платил. Его наследник заплатит больше. А следующий еще больше. И так без конца!
Когда Гордиан оказался в лагере преторианцев, его поразила царившая здесь тишина, хотя солдаты стояли в полном вооружении, построившись в когорты. Боевые орлы в руках знаменосцев сверкали на солнце. В центре лагеря возвышался дерновый алтарь — и возле него плотным полукругом замерли около полусотни людей в черном. Гордиана подтащили в алтарю, и тогда он понял, что ошибся, — это были не люди, — темные сморщенные лица с пустыми глазницами и заострившимися носами могли принадлежать только покойникам. Голова одного из них, несмотря на сочащийся из лопнувшей кожи гной и выпученные бельма, была по-прежнему красива и невольно привлекала к себе взгляд.
— Что, не узнаешь меня? — засмеялся мертвец, скаля белые зубы.
Распахнув черное одеяние, он показал наскоро сшитое из кожи и набитое соломой туловище.
— Ты и твои дружки Пупиен с Бальбином лишили меня тела. Эта полусгнившая голова — все, что у меня осталось… Неужели так и не узнал?.. Ну и короткая же память у тебя, Марк… Я — Юлий Вер, сын Максимина, император, как и мой отец!
Гордиан не знал, спит он или видит все это наяву. Ему было легче думать, что в послеполуденную жару, утомившись, он в самом деле задремал в Колизее и теперь ему снится этот кошмарный сон…
Меж тем мертвецы, окружающие Цезаря, расступились, и в центр круга шагнул живой человек, тоже одетый в черное. У него было смуглое скуластое лицо с длинной тощей бородкой, как у дешевых гадателей на африканских рынках, которых Гордиан за время своего пребывания в Тисдре и Карфагене повидал предостаточно. Халдей, приблизившись, мазнул окровавленным пальцем по лбу Гордиана и прошептал: