— В этом мире должен существовать свой камень, и мы найдем его.
— Кто это «мы»? Ты не найдешь. И он тоже, — она кивнула в сторону Владигора. — Мальчишка Гордиан, сколько бы он ни учился, все равно ничего не отыщет. ВЕЛИКИЙ ХРАНИТЕЛЬ может открыться лишь избраннику богов или… — Она замолчала на полуслове. — Ах вот оно что! Ты не посмеешь этого сделать, Мизифей!
— Дело уже сделано…
Глаза Минервы сверкнули так, что оба достойных мужа отшатнулись.
— Где она? — спросила Минерва едва слышно.
— В Палатинском дворце. Я привез ее, чтобы она осмотрела библиотеку, прибывшую из Тисдры. Она обожает книги, что не удивительно.
Минерва не отвечала и пристально смотрела на Мизифея.
«Она решает его судьбу, — пронеслось в голове Владигора. — Убить или позволить жить и исполнить задуманное…»
И по тому, как богиня едва заметно кивнула и отвела взгляд, стало ясно — карать она пока не станет.
— Ты так мудр, Мизифей, что с тобой даже неинтересно говорить, — такое впечатление, что находишься среди Олимпийцев и слышишь их мудрые речи. Неужели в тебе нет ни капли человеческой глупости? — Гнев Минервы то ли прошел, то ли она просто делала вид, что более не злится.
— Ее предостаточно, светлоокая богиня. Я плохо разбираюсь в людях, и мне свойственно в них обманываться.
— Я рада слышать, что ты сам ведаешь о своих недостатках. — Голос Минервы звучал уже не снисходительно, а почти дружественно. — Ну что ж, Мизифей, если ты будешь остерегаться предателей, то исполнишь задуманное. Ты знаешь, как был ниспослан Юпитером царю Нуме медный щит, сверкающий как солнце?
— Разумеется, светлоокая богиня. Каждый гражданин Рима знает об этом.
— Сегодня вечером вели жрецам забрать все двенадцать щитов из Регии, где они хранятся, пусть отнесут их в храм Юпитера Капитолийского. И будь там вместе с Гордианом и Архмонтом всю ночь. Может быть, твоя мудрость сослужит тебе добрую службу.
Она поднялась и неторопливо вышла из кабинета. Владигор хотел последовать за ней, но Мизифей остановил его:
— Не вздумай этого делать.
В этот момент в кабинет заглянул Филимон:
— Я видел, как из дома вышла какая-то древняя старушонка в ужасном тряпье и, стуча клюкой, поплелась в сторону Капитолия.
— Это она… — прошептал Мизифей.
— На что она намекала, когда говорила о змеиной мудрости? — спросил Владигор.
Мизифей задумался, но лишь на мгновение.
— Недалеко от Рима живет племя марсов, они все сплошь считаются колдунами и обладают удивительной способностью ловить змей. Элагабал во время своего правления заставил их поймать тысячи и тысячи змей и выпустил тварей до рассвета в цирке. Когда же собрался народ, то они многих покусали, началась паника, сотни человек погибли. Так что когда говорят о змеях, говорят о марсах. Тут иного толкования быть не может.
— Какая удача, что ты никогда не ошибаешься, Мизифей! — радостно воскликнул Филимон.
Ритор вздохнул в ответ:
— Один раз я ошибся, и Минерва до сих не может мне этого простить.
Она сидела в библиотеке Палатинского дворца и читала привезенный из Тисдры свиток. Спереди ее густые темные волосы мягкими волнами спадали почти до плеч, а сзади были уложены в сетку — по моде, которую ввела еще Юлия Домна. Эта прическа сирийских женщин уже несколько вышла из моды, но темноволосой девушке она необыкновенно шла. Древний желтый пергамент лежал у нее на коленях. Гордиан смотрел на девушку и не мог отвести взгляда. Она читала свиток из библиотеки его отца.
— Тебе интересно? — заговорил он с ней несколько бесцеремонно.
Как император и как хозяин библиотеки он считал, что имеет право на такой тон, — она не спросила у него позволения здесь быть.
От неожиданности она едва не выронила свиток и вскочила со складного стула с пурпурной подушкой.
Она нарушила еще один пункт этикета — уселась на стул самого императора. Хотя это нарушение можно было бы истолковать как некое знамение.
У нее было круглое лицо, розовое, чуть тронутое загаром, а глаза прозрачные, как вода горного ручья. Он не знал, почему возникло именно это сравнение, — он был уверен, что сначала ему на ум пришло какое-то другое, более подходящее слово. Но в последний момент он спешно изменил свои мысли — будто чего-то испугался.
Нет, нет, о глазах ее лучше не думать и не искать сравнения. Это опасно. Совсем другое дело — волосы. Ему хотелось раскидать ее густые черные пряди по плечам, чтобы они упали в беспорядке.
— Я не хотела этого делать, Август… свиток лежал на столе… — Она замолчала, ожидая от него слов прощения.
Но Гордиан медлил, ему нравилось ее замешательство.
— Кто ты? — просил он.
— Юлия Сабиния Транквиллина, дочь твоего учителя Гая Фурия Мизифея. Я узнала, что сегодня в библиотеку привезут новые свитки, и мне так захотелось на них взглянуть. — Она говорила о книгах как об изысканных лакомствах.
— Мизифей, верно, и тебя многому научил?
— О да, Август…
— Называй меня Гордиан.
— Гордиан Август?
— Нет, просто Гордиан. Или нет… называй меня Марк.
Этим именем называли его лишь близкие, и ему захотелось услышать, как она произнесет его имя.
— Отец твой чрезвычайно умен. А ты умна, Юлия?
— Умна, но не умнее себя самой, Марк.
— Мне нравится, как ты ответила, — с улыбкой произнес Гордиан, не отрывая взгляда от полных ярких губ девушки. — Твой отец говорит, что время от времени людям в голову приходят одни и те же мысли, мудрецы заново открывают старые истины и произносят сказанные кем-то фразы. Как ты думаешь, твоя мысль будет повторена вновь?
— Не знаю, Август. Вряд ли она столь глубока, чтобы еще раз повториться.
— Марк, — поправил он ее. — А я думаю, что будет. Через тысячу лет. Или более того. Кто-нибудь непременно произнесет ее заново, не ведая, что ты ее уже когда-то сказала. Вылетев из твоих уст, она превратилась в невидимую птицу и теперь долго- долго будет летать над землей. Но однажды присядет на плечо какому-нибудь человеку, склонившемуся над пустым пергаментом. И он напишет ее заново… она будет звучать немного иначе, но это будет твоя мысль, Юлия.
— Ты так красиво говоришь, Марк… — Она улыбнулась, открывая белые ровные зубы.
Он был уверен, что в Риме не найдется второй женщины столь же красивой. Год от года лица женщин становятся все более уродливы, тела мужчин — все более немощны. Коренные латиняне почти вымерли. Но красота Юлии была совершенной.
— Я просто рассказал тебе о том, что будет, — сказал он после долгой паузы.
— Что будет… — повторила она как эхо.
Свиток выскользнул из ее рук и покатился, разворачиваясь, по мозаичному полу, в центре которого в шестигранном медальоне был изображен Диоген, а вокруг, в рамках черного с золотом орнамента и стилизованных цветов, еще шесть философов. Гордиан подхватил извивающуюся змеей полосу пергамента и поднял. А свиток докатился до стены и остановился. Но по-прежнему он не развернулся до конца. Никогда Гордиан не видел свитка такой длины. Гордиан прочел то, что было написано:
«…Ненареченный бог явится из потока, подняв бурю, возмутившую пустыню. Минует тысячелетие, и врата откроются. Но прежде, чем смогут открыться врата, человек, носящий третье имя, превзойдет себя или снизойдет в небытие…»
Гордиан так побледнел, что Юлия невольно спросила: