В 1838 г. В.И. Даль получил новый чин - коллежского советника. Кроме того, в 1839 г. “в награду за труды” ему было пожаловано 1000 десятин земли “в вечное и потомственное владение”[76 ГАОО, ф. 6, оп. 4, № 10172.]. Этой наградой он, однако, не воспользовался, продав позднее землю[77 ГАОО, ф. 18, оп. 2, №24.].
Зимой 1838-1839 гг. В.И. Даль опять был с В.А. Перовским в Петербурге. Но на этот раз, когда он еще не пришел в себя после смерти жены, поездка не доставила ему радости. Он писал перед тем сестре, что, если прикажут, он поедет, но “по своей воле не хочется, очень не хочется”. “Что я там буду делать? - объяснял он свое настроение. - Сотни новых лиц, огромное знакомство, которое всегда было мне в тягость, а теперь и подавно. Развеяться, кажется, не могу; надобно дать с год место покою и одиночеству, чтобы я переработал это сам, от себя и в себе, иначе не будет легче”[78 ИРЛ И. Отд. рук. 27.412/CXCVI6. Л. 10.].
Однако служебные дела потребовали от него как раз в это время особого напряжения сил. В эту поездку Перовский добился от правительства согласия отправить осенью 1839 г., несмотря на резкое ухудшение отношений с Хивой, научную экспедицию к Аральскому морю. Одновременно, убедившись в бесполезности дальнейших попыток мирным путем добиться от хивинского хана освобождения русских невольников и прекращения грабежей и разбоев, он решил, что настало время прибегнуть к оружию. В этом он также получил правительственную поддержку.
Учрежденный по представлению Перовского особый комитет, куда вошли также вице-канцлер К.В. Нессельроде и военный министр А.И. Чернышев, разработал общий план военного похода на Хиву, который 12 марта 1839 г. был утвержден Николаем I. В.И. Даль, подробно описавший позднее все обстоятельства этого похода в статье “Военное предприятие противу Хивы”, засвидетельствовал, что согласно этому плану предполагалось “в случае удачи предприятия сместить хана Хивы и заменить его надежным султаном кайсацким, упрочить по возможности порядок, освободить всех пленных, дать полную свободу торговле нашей” [Там же, с. 147]. Было решено ни в коем случае не откладывать поход далее весны 1840 года, подготовку к нему начать немедленно и содержать истинную цель предприятия в тайне, действуя под предлогом посылки одной только ученой экспедиции к Аральскому морю [Там же].
Кроме того, обсуждался еще один весьма важный вопрос - о необходимости перенести Ново-Александровское укрепление на новое, более удобное место на восточном берегу Каспийского моря. Для предварительного обследования побережья к оренбургскому военному губернатору был прикомандирован молодой, но опытный морской офицер капитан-лейтенант Л.Н. Бодиско. Таким образом, по возвращении из Петербурга весной 1839 г. В.И. Далю предстояло заниматься серьезными делами как научного, так и политического характера.
Душевное его состояние оставалось тяжелым, тем более, что, посетив проездом Москву, где жила его любимая сестра, он понял, что Паулина Ивановна неизлечимо больна и проживет недолго. В письмах он старался подбодрить ее и внушить надежду на успешное лечение, 12 июня он писал, что радуется силе ее духа, который она сумела сохранить несмотря на долгую болезнь, и добавляет: “Только имей терпение - хотел бы я сказать, но не должен, потому что, конечно, у тебя его больше, чем у меня и у многих других”[79 Там же.].
Из этого письма мы узнаем многое и о самом Дале. Он, как всегда подробно, рассказывает сестре о своей жизни, о матери, детях, о делах и планах. “У мамы, - пишет он, - все очень хорошо, по-другому я не могу сказать, смотрит за всем хозяйством, и за детьми и еще за массой гостей; так как с тех пор, как я вернулся из Петербурга, дом не бывает пустым, что мне, впрочем, очень приятно, так как это люди, с которыми я с удовольствием общаюсь”.
Здесь он имеет в виду приехавших в Оренбург моряка Л.Н. Бодиско, натуралиста А.И. Лемана, врача К. Розенбергера. Даль пишет: “Бодиско прибыл сюда двумя днями раньше меня; Штернберга я привез с собой, оба остановились у меня”. А вслед за ними для естественно-научного описания Оренбургского края и участия в устройстве Музеума прибыл натуралист А.И. Леман. Даль и его сестра знали его еще мальчиком в Дерпте, а теперь он стал знаменитым ученым. Дерптским другом был и К. Розенбергер. Даль пишет, что общение с ним его радует, а игра в шахматы, в которой Розенбергер большой мастер, очень развлекает.
Даль по-прежнему остро ощущает свою потерю и страдает от одиночества. Он пишет далее сестре: “Мои малыши здоровы; Арслан стоит как раз рядом и разговаривает со мной. Юлия, конечно, не говорит почти ничего, но понимает все, что входит в область ее понятий, очень живая и подвижная. Таким образом, все внешне идет своим чередом, но мне совсем не кажется, что я дома и прижился здесь в Оренбурге, как раньше, а будто я должен был бы снова найти, что нам не хватает. Но с этим, конечно, кончено; здесь нельзя сказать: ищите и найдете, стучите и откроется вам!”[80 ИРЛИ. Отд. рук. 27.412/CXCVI6. Л. 10.]