В заключение могу сказать: коль скоро разговору на тему антропогеографическую придается окраска исключительно политическая, я вижу, что даже и таких разговоров вести не следует, и потому заявляю в самой категорической форме, что впредь нигде и не с кем совершенно не буду говорить на темы общефилосовские во избежание подобных недоразумений. Я твердо решил совершенно уйти от всякого общения с местной интеллигенцией и остаток дней посвятить исключительно обработке материалов, среди которых много ценных для человечества. Мне 54 года, года уходят и силы слабеют. Быть может, и жить-то мне осталось только несколько лет. И потому всю свою энергию я хочу уплотнить именно в этом направлении. Детальная обработка научных материалов, собранных мною в течение 27 лет, стала целью моей жизни — и я совершенно не хочу уклоняться от этого пути в сторону."
Заявление на В. К. Арсеньева осталось без последствий. Кто же был автором — читатель догадается сам. Владимир Клавдиевич выполнил свое обещание. С этого времени разговоров на "общефилосовские темы" политического характера путешественник ни с кем не вел и всячески сторонился советской "местной интеллигенции". Остались только прежние знакомые, дружба с которыми была скреплена сотнями километров пути и десятками лет знакомства. Но и в переписке с ними В. К. Арсеньев остался верным себе: как можно меньше откровений и ни слова грусти, ни намека на уныния. Своему другу М. К. Азадовскому он писал 21 ноября 1926 г.: "Уведомляю Вас, что из Хабаровска я уехал, потому что негде жить. 14 месяцев я прожил в проходной комнате за занавеской, лишенный стола, своей библиотеки, карт, дневников, рукописей и т. д. Когда я узнал, что меня намереваются изъять из музея для административной работы, я убоялся этой премудрости и вышел в отставку. Музей на рельсах — дело я поставил на рельсы и дал ему ход и достал средства, выписал работников, проинструкторовал. Мне еще рано садиться в музей. Пока еще есть силы, хочу поработать в поле".
А вот, что он писал властям задолго до этого: " Если к 1-му сентября [1925] я не буду иметь приличную квартиру в три-четыре комнаты площадью в 12 квадратных сажен, я должен буду уехать из Хабаровска, и уехать с горьким чувством. Морально ответственность за то, что Музей останется в развале, я снимаю с себя. Несомненно, меня будут спрашивать о причине отъезда из Хабаровска, и я по совести расскажу все, как было. Несомненно этим вопросом заинтересуется и Академия наук в Ленинграде и Главнаука в городе Москве. Я сделал все, что от меня зависило. Десять месяцев я затрачивал энергию на никчемную переписку с общим отделом уисполкома. Мне жаль потеренное время. Из этой переписки видно, как общий отдел сознательно вводил меня в заблуждение и тем мешал работать. Ныне у меня осталось энергии настолько, чтобы дойти до железнодорожной кассы и купить билет на поезд". Угрозы не помогли и прошел еще год, когда Владимир Клавдиевич собрал вещи и окончательно вернулся во Владивосток.
Уже в самом начале 1927 г. Арсеньев получил два письма от своих друзей-орочей из селения Датта около Советской Гавани. "Письмо Ваше получили, сообщали они, — очень ему обрадовались. Мы уже потеряли надежду увидеться с Вами. И вот наша надежда оправдалась, хотя мы и не видим вас, но слышим… Мы всегда были благодарны и сейчас остались такими же, и по первому вашему зову все бросим, куда Вы прикажите. Только вы один человек, который нас не обманывал и всегда помогал и учил хорошему. Мы сейчас очень нуждаемся. Как, например, в продуктах, одежде и в оружии. Все обносились, многие из нас остались без оружия, а также и без провизии. Вы в письме подаете нам руку помощи. Мы с большой радостью примем от Вас помощь, но в будущее время постараемся отслужить эту помощь, если встретимся с Вами. Мы хотели послать к Вам человека, чтобы он рассказал Вам о нашей жизни, но на проезд не имеем средства, да и не знакомы с проездом, а потому пишем Вам письмо. Одним словом, наша жизнь незавидная, мы очень стеснены, потому что неразвиты, и нет человека, который мог нас научить, и потому всегда поддаемся обману. Нас это возмущает. Мы не знаем, правильно поступили с нами или нет, а потому обращаемся к Вам за советом как к другу и покровителю орочей. Желаем вам всего хорошего. Верные Вам орочи".