Итак, в не переведенной на русский язык книге бесед Л.Ю. Брик с итальянским славистом мы встречаем подробный и открытый разговор о «Бесах», начатый еще Пришвиным и Пастернаком.
Снова появляется важнейший для нас мотив самоубийства, уже из «Бесов», постоянно связанный с текстами Достоевского, попавшими в лирическое пространство «Про это». Но закончим цитату из бесед Л.Ю. Брик: «И дальше Лизе: «Знаете, Лизавета Николаевна… Если не удавалась ваша ладья, если оказалось, что это всего только старый гнилой баркас, годный на слом…»
Разбитая любовная лодка! И как настойчиво»[87].
Здесь мы на секунду прервем рассуждение Л. Брик и заметим, что, оставив в цитате из Достоевского упоминание и без того всем известного мотива самоубийства (ведь в 1966 году о самоубийстве Маяковского знал каждый), мемуаристка пропускает одно важное место в «лодочных» цитатах: «...он непременно хотел быть втроем и говорил префантастические вещи…» (курсив наш. – Л.К.).
Выделенные слова Лили Брик пропускает, оставляя нам, однако, возможность легко их обнаружить в тексте Достоевского.
И второй эпизод из «Бесов» изложен Лилей Брик, мягко говоря, неполно.
Однако процитируем Достоевского точно: «Лиза закрыла лицо руками и вышла из дому. Петр Степанович бросился было за нею, но тотчас воротился в залу. <…>
Он (Петр Степанович. – Л.К.) выхватил опять револьвер; Ставрогин серьезно посмотрел на него.
– А что ж, убейте, – проговорил он тихо, почти примирительно.
– Фу, черт, какую ложь натащит на себя человек! – так и затрясся Петр Степанович. – Ей-богу бы убить! Подлинно она плюнуть на вас должна была!.. Какая вы «ладья», старая вы, дырявая дровяная барка на слом!.. Ну хоть из злобы, хоть из злобы теперь вам очнуться! Э-эх!
Ведь уж все бы вам равно, коли сами себе пулю в лоб просите?»[88].
Так в действительности выглядит цитата из Достоевского. Есть, однако, еще один мотив, удивительно близкий к теме Верховенский-старший – баба. Здесь уже речь идет о Ставрогине и Верховенском-младшем; тем интереснее, что следует за процитированными словами о «пуле в лоб»: «Ставрогин странно усмехнулся.
– Если бы не такой, шутя бы, может, и сказал теперь: да… Если бы только хоть каплю умнее…
– Я-то шут, но не хочу, чтобы вы, главная половина моя (курсив наш. – Л.К.), были шут! Понимаете вы меня?»[89].
Как видим, здесь обычное выражение о муже или жене – «моя половина» – отнесено мужчиной к мужчине. В этом случае, раз Ставрогин «главная половина» Верховенского, то сын оказался прямым наследником отца и в этом смысле.
Однако какова роль Лизы во всей этой истории? После того как Петр Степанович догнал Лизу, разговор был таким: «Знаете, Лизавета Николаевна, это все не мое дело; я совершенно тут в стороне. Если не удалась наша ладья, если оказалось, что это всего только старый, гнилой баркас, годный на слом…
– Ах, чудесно! – вскричала Лиза.
– Чуден, а у самой слезы текут. Тут нужно мужество. Надо ни в чем не уступать мужчине. В наш век, когда женщина… у, черт…»[90]
Нетрудно видеть, «любовная лодка», которую имеет в виду Лиля Брик и которая «разбилась о быт» в «Во весь голос», – синоним неудачи жизни втроем. Но это позже. А во время писания «Про это» мы наблюдаем лишь высший момент романа Маяковского и Лили Брик, который после 1922 года плавно катился к закату.
Как мы уже говорили, нет сомнений, что мемуаристка прекрасно знала этот текст. Она не процитировала то, что привели мы, разумеется, по причинам, которые нам сегодня уже не восстановить, хотя авангардистам XX века вряд ли хотелось оказаться «бесами» XIX века. Однако, сколь бы осторожно мы ни относились к прямому переносу цитат из художественной литературы на обстоятельства реальной жизни живых людей, два момента останутся. Во-первых, собственные слова Лили Брик о связи «ладьи» со стихами Маяковского и, во-вторых, слишком значимые пропущенные моменты «Бесов».
Конечно, мы могли бы ограничиться анализом лишь этой замечательной цитаты из «Бесов», еще раз обратив внимание на теснейшую связь «Неоконченного» Маяковского с проблематикой ранних поэм и достоевско-розановскими коннотациями, но цитата эта позволит нам увидеть еще один прием строения розановского текста, попавшего в поле зрения Маяковского, однако прямо противоположный поиску «египетских корней» в современном мире.
В начале статьи «О древнеегипетской красоте», еще до всех цитат Достоевского, Розанов писал: «На помещенном рисунке взята капля «живой воды», не той самой, за которою спешил <…> птиценосный Тот, этот египетский «председатель книжных зал» – как он определяется в некоторых надписях – стоит перед этой простою каплею <…> все это на ладье, т. е. плывет, движется в разделении чувств, и сама лодочка оканчивается бутоном с «древа жизни»…»; «Вот еще рисунок <…> бутоном оканчивается лодка, бутон растет из палки, как он вырос из Ааронова жезла, около него вращается рулевое весло, и даже веревка, которою передвигают руль, как бы воскреснув из мертвого льна, фабричного льна, тоже распустила себе цветочек»[91]? (курсив наш. – Л.К.).