«Повесть временных лет» сообщает об этих событиях весьма лаконично: Всеволод выступил против брата на Волынь, где они «сотворили мир», вследствие чего Изяслав «сел в Киеве, месяца июля в 15-й день». Ряд исследователей, начиная с В.И. Сергеевича, предполагали, что отношения между Изяславом и Всеволодом были урегулированы на основании договора{89}, что представляется весьма вероятным, учитывая тот факт, что оба князя находились в шаге от открытия военных действий. Конечно, это был не первый случай междукняжеского соглашения на Руси, однако от предыдущего прецедента — Городецкого соглашения 1026 г. между Ярославом и его братом Мстиславом — он отличался тем, что был достигнут бескровным путем. Так что, по сути дела, это было уникальное явление политического компромисса, когда младший брат без сопротивления уступил место старшему, что привело к оформлению такого принципа, как приоритет «брата старейшего».
В историографии этот принцип по большей части связывается с последней волей Ярослава, с чем нельзя согласиться хотя бы потому, что воплощение в политической практике он получил почти через четверть века после его кончины, тем более — после того как эта пресловутая последняя воля была нарушена и Святославом, и Всеволодом. Поэтому вероятнее другое — а именно то, что представление о приоритете «брата старейшего» начало формироваться в Киево-Печерском монастыре уже после того, как в 1073 г. Изяслав был изгнан братьями. Из «Жития» Феодосия известно, что настоятель Печерского монастыря публично осуждал изгнание Изяслава и долго отказывался от контактов с его преемником Святославом, настаивая на том, чтобы он вернул киевский стол старшему брату. Известно, что Всеволод Ярославич также посещал в этот период Печерский монастырь, и весьма вероятно, что в конце концов монахи сумели повлиять на него в духе идей Феодосия, тем самым подготовив почву для мирного урегулирования отношений между братьями. К тому же у старшего и младшего Ярославичей в этот момент имелись общие стратегические интересы — борьба с неспокойным Всеславом Полоцким, о чем свидетельствует утверждение самого Мономаха о том, что он ходил на Полоцк летом 1077 г. с отцом и зимой 1077/78 г. с двоюродным братом Святополком Изяславичем, вместе с которым они «выжгли Полоцк». Все это, вне сомнения, способствовало тому, что Всеволод Ярославич в итоге принял решение добровольно сменить киевский стол на черниговский.
По крайней мере, после «Волынского компромисса» он сохранил в своем подчинении земли на левобережье Днепра, составлявшие единый территориальный комплекс (Северскую землю), раздробленный в 1054 г. решением Ярослава. За Владимиром Мономахом старшие Ярославичи, по-видимому, оставили Смоленск, где мы встречаем его весной 1078 г. после возвращения из похода на Полоцк. В Киевской земле фактически установилось двоевластие, так как Изяслав Ярославич посадил на княжение в Вышгороде своего сына Ярополка, но для упрочения своего положения и поддержания стратегического баланса сил киевскому князю было необходимо вернуть под свой контроль те городские центры, где на княжении находились его племянники Святославичи.
Вскоре после возвращения Изяслава в Киев подозрительную строптивость по отношению к своему князю Глебу Святославичу проявили новгородцы, которые, по свидетельству составителя списка «А се князи Великого Новагорода», выгнали его из города{90}. Судя по «Повести временных лет», взаимоотношения его с новгородской общиной и до этого были достаточно сложными. Под 1071 г. в тексте летописи говорится, что в Новгороде объявился волхв и «говорил людям, притворяясь богом, и многих обманул, чуть не весь город, говорил ведь: “Предвижу все” и, хуля веру христианскую, уверял, что “перейду по Волхову перед всем народом”. И была смута в городе, и все поверили ему и хотели погубить епископа. Епископ же взял крест в руки и надел облачение, встал и сказал: “Кто хочет верить волхву, пусть идет за ним, кто же верует Богу, пусть ко кресту идет”. И разделились люди надвое: князь Глеб и дружина его пошли и стали около епископа, а люди все пошли к волхву. И началась смута великая между ними. Глеб же взял топор под плащ, подошел к волхву и спросил: “Знаешь ли, что завтра случится и что сегодня до вечера?” Тот ответил: “Знаю все”. И сказал Глеб: “А знаешь ли, что будет с тобою сегодня?” “Чудеса великие сотворю”, — сказал. Глеб же, вынув топор, разрубил волхва, и пал он мертв, и люди разошлись». Этот летописный рассказ весьма показателен для понимания того, сколь ненадежными были отношения князя с местным населением, которое легко мог увлечь за собою любой демагог. При жизни отца Глеб как-то справлялся со строптивостью горожан, но после его смерти положение ухудшилось. В довершение всего в 1077 г. от укуса собственного пса внезапно скончался епископ (Феодор){91}, которого князь спас от расправы, так что свергнуть неугодного новгородского правителя, лишенного серьезной поддержки, не составляло большого труда. Глеб бежал за Волок, где вскоре был убит, а новгородский стол оказался вакантным, видимо, уже в начале 1078 г., поскольку в «Поучении» Мономах сообщает, что после того, как они с двоюродным братом «выжгли Полоцк», Святополк пошел к Новгороду, «а я, с половцами воюя, на Одрск, а потом в Чернигов»{92}. Судя по дальнейшему изложению событий, затем Мономах ненадолго отправился в Смоленск, откуда вновь вернулся в Чернигов.