Немало размышлений порождает и вопрос о том, каков мог быть мотив столь бескомпромиссной позиции Бориса? Предполагается, что в отличие от других представителей рода Рюриковичей он не имел владетельных прав, поскольку мог появиться на свет после смерти своего отца (подобные лица стали допускаться к наследованию только в середине XIV в.), но, даже если это было не так и после смерти отца в 1057 г. Борис остался малолетним, это ненамного увеличивало его шансы на приобщение к власти. По всей видимости, Ярославичи не позаботились об этом, что и вынудило его захватить власть в Чернигове, где, как мы знаем, его княжение было рекордно коротким. Из этого следует, что Борис вряд ли пользовался поддержкой черниговцев и рассчитывал занять черниговский стол, наследственные («отчинные») права на который принадлежали Олегу Святославичу. Скорее всего, Борис Вячеславич был заинтересован в возвращении «отчинного» стола в Смоленске, который был занят Владимиром Мономахом, поэтому, если «младшие» князья в 1078 г. имели в виду реализацию именно своих «отчинных» прав, компромисс со «старшими» князьями вообще был вряд ли возможен.
Сражение произошло под Черниговом в урочище Нежатина Нива 3 октября 1078 г. Его жертвами стали двое князей. «Первым убили Бориса, сына Вячеслава, похвалившегося сильно. Когда же Изяслав стоял среди пеших воинов, неожиданно кто-то подъехал и ударил его копьем сзади в плечо. Так убит был Изяслав, сын Ярослава. Сеча продолжалась, и побежал Олег с небольшой дружиной, и едва спасся, убежав в Тмутаракань». Тот факт, что удар сзади всегда бывает подозрительным, навел П.П. Толочко на мысль о том, что гибель Изяслава Ярославича была не случайной и в ней могли быть повинны сторонники черниговских князей или окружение Всеволода Ярославича{103}. Однако вряд ли в гибели киевского князя следует видеть какую-то криминальную подоплеку: если бы это было делом рук приверженцев восставших князей, вряд ли летописец пренебрег бы упоминанием об этом, потому как во все время правления Всеволода Ярославича Святославичи фактически были поставлены вне закона. Автору летописного рассказа в этом случае имело бы смысл не выгораживать кого-нибудь из них, а дискредитировать окончательно, чтобы лишить прав на принадлежавшие им «отчины». Еще меньше предпосылок к устранению Изяслава было у его брата Всеволода, учитывая то, что начатое в 1077 г. сотрудничество между ними продолжилось при сыновьях Изяслава, что в противном случае вряд ли бы произошло.
Достаточно обратить внимание на летописное описание похорон погибшего князя: «И взяли тело его, привезли его в ладье и поставили против Городца, и вышел навстречу ему весь город Киев, и, возложив тело на сани, повезли его; и с песнопениями понесли его попы и черноризцы в город. И нельзя было слышать пения из-за плача великого и вопля, ибо плакал о нем весь город Киев, Ярополк же шел за ним, плача с дружиною своею: “Отче, отче мой! Сколько пожил ты без печали на свете этом, много напастей приняв от людей и от братьи своей. И вот погиб не от брата, но за брата своего положил главу свою”». Таким образом, очевидно, что для современников гибель Изяслава Ярославича была чистой случайностью — по крайней мере, никаких «теорий заговора» к жизни она не вызвала.
Куда больше информации к размышлению дает летописный некролог Изяславу Ярославичу, помещенный под тем же 1078 г.: «Был же Изяслав муж красив видом и телом велик, незлобив нравом, ложь ненавидел, любя правду. Ибо не было в нем хитрости, но был прост умом, не воздавал злом за зло. Сколько ведь зла сотворили ему киевляне: самого выгнали, а дом его разграбили, — и не воздал им злом за зло. Если же кто скажет вам: “Воинов порубил”, то не он это сделал, а сын его. Наконец, братья прогнали его и ходил он по чужой земле, скитаясь. И когда вновь сидел на столе своем, а Всеволод побежденный пришел к нему, не сказал ему: “Сколько от вас натерпелся?”, не воздал злом на зло, но утешил, сказав: “Так как ты, брат мой, показал мне любовь свою, возвел меня на стол мой и нарек меня старейшим себя, то не припомню тебе прежнего зла: ты мне брат, а я тебе, и положу голову свою за тебя”, — как и было. Не сказал ведь ему: “Сколько зла сотворили мне, и вот теперь с тобою случилось то же”, не сказал: “Это не мое дело”, но взял на себя горе брата, показав любовь великую, следуя словам апостола: “Утешайте печальных”. Поистине, если и сотворил он на свете этом какое прегрешение, простится ему, потому что положил голову свою за брата своего, не стремясь ни к большему владению, ни к большему богатству, но за братню обиду»{104}.